Если твое сердце ранено женщиной, следует удалиться туда, где ей тебя не достать; туда, где стены, люди, рестораны, канапе, кровати, бутылки бордо и спагетти, слова и запахи не будут твердить тебе о ней; туда, где язык, краски, часы суток, ритмы и рифмы совсем иные; нужно уехать как можно дальше, хоть на Луну, если это возможно, и там, вдали от привычных путей, от драгоценных воспоминаний, запечатлеть в себе внешний мир, чтобы в итоге измениться. Не надо читать книги, что ты открывал, когда вы любили друг друга, избавься даже от газет, ведь любая твоя привычка влечет тебя к ней!
– Но в какой-нибудь Лапонии неба почти то же, что и в Париже, – голубое, чуть светлее, чуть темнее, но то же небо.
Не поднимай голову, влюбленным вовсе не следует смотреть вверх. Я говорю тебе все это, потому что знаю, что такое боль, она оседает на твои согнутые плечи, на повешенный нос, на волочащуюся походку. Она здесь, эта шлюха, ввинтившаяся в твое тело мыслителя, который не в состоянии мыслить достаточно ясно, чтобы отбросить ее, в тело, пораженное страданием, так как частицы этой женщины, причинившей тебе боль, все еще здесь. Мне ведомы пути любовного страдания, я тоже хаживала ими и могу объяснить тебе: это вечный маршрут, каждый полагает его единственным и неповторимым, но на самом деле он ужасающе банален. Все познают одни и те же чувства, ту же фрустрацию, тот же бунт: Курбе, Оскар Уайльд, Клод Франсуа, квартет «Битлз», торговец из овощной лавочки. У всех одно и то же! Впрочем, страдание ведет лишь к бегству от людей, быть может это путь к литературе.
– Уже неплохо.
– Чушь! Когда-нибудь морщины станут воспоминанием, а боль – жизненным опытом. Самое скверное во всех этих историях то, что ни опыт (я сужу по себе), ни понимание (это о тебе) не препятствуют появлению новых ожогов, и все начинается сначала. Так, может, стоит объединиться?
– Ты что, снова тонешь?
– Быть может... Я обедала у снобов в Ламорлэ и встретила там одного профессора, это врач по прозвищу Бог, вот он-то, я чувствую, способен заставить меня страдать; меня интригует эта странная тяга к тому, что может причинить страдание. С тех пор как мы встретились, во мне появилось нечто странное. Смотри, как я вырядилась, пожалуй, для меня это плохой признак.
– И правда, никогда не видал тебя в таком прикиде, это что – что-то вроде леггинсов?
– Да не вроде, именно леггинсы, так и есть.
– Выглядит непринужденно!
– Браво! А ты не безнадежен, мог бы писать для журнала «Мадам Фигаро».
