Я застыла в ожидании за дверью (тоже из прессованной древесины), не в силах заняться ничем другим. Позавчерашние одежды уже отправлены на кладбище в длинном белом пластиковом чехле с этикеткой: «вечернее платье, незнакомец номер 8», потому что это уже восьмая подобная встреча с незнакомцем, и вместо того, чтобы запоминать имя, я предпочитаю присваивать им номера. Я стягиваю узлом низ пластикового чехла: платье, сопутствовавшее встрече платье, которое было расстегнуто, распахнуто руками мужчины, посвящается ему. Я больше его не надену, никто, никогда не прикоснется к нему, кроме меня. Быть может, однажды вечером в приступе ностальгии... я выну его из пластикового чехла, нежно проведу по нему рукой, чтобы понять, что чувствовал незнакомец, потому что прикосновение к ткани позволяет понять, что за воспоминание она унесла с собой.
Мои платья хранят верность.
Я приклеилась к двери, вглядываясь в дверной глазок.
Уже восемь часов, вы только полюбуйтесь на меня: продрогшая, застывшая, будто я влюбилась по уши. Быть может, именно в это мгновение я люблю его. Можно обожать кого-то малознакомого, совсем не знакомого просто потому, что в это мгновение у тебя возникло желание любить, а этот человек отвечает неким чаяниям. Я могу полюбить на час. Мне кажется, что это никогда не длилось дольше часа. Зачем же пренебрегать любовью длиной в шестьдесят минут? Разве она исходит не из того же источника, что и любовь к жизни? Что такое тридцать лет в сравнении с вечностью?
Скоро девять. Сосед-философ и его любовные страдания еще не вернулись, и я все еще стою перед дверью, держа наготове пластиковый мешок цвета южных морей, в меня вселилась душа собаки-спасателя, сенбернара, готового прыгнуть, броситься навстречу.
Пожалуй, я бы оценила мужчину, мысли которого заняты другой. У меня бы возникло ощущение, что я люблю его, а он в этом никак не участвует. Я приняла бы его пустые жесты ~ жесты, адресованные другой, с куда более сильным чувством, чем если бы они были адресованы мне. Я бы прижала его в груди, зная, что ничего не могу для него сделать. Я бы жалела того, кто допустил, чтобы чувства, желание взяли над ним верх: я презирала бы его победительный рассудок и его ученость, оказавшиеся бессильными перед парой стройных ножек. Я не ощущала бы опасности, поскольку влюбленный мужчина для прочих женщин потерян. Я могла бы научить его, как не стать жертвой, как быть любезным – только сильные мужчины любезны с женщинами; женщины по-прежнему путают силу и безразличие. Я объяснила бы ему все то, о чем не говорится в философских книгах. Стряхнула бы перхоть с воротника его черной вельветовой куртки, сменила бы серые футболки на белые, красный шарф на шарф цвета морской волны, более подходящий ему по цвету.
