Сухой треск, вроде пистолетного выстрела, заставил всех вздрогнуть. Это щелкнул плетью, побуждая толпу отойти, один из тех стражников, что стерегли каторжников.
– Пойдемте же отсюда, мои милочки, – ласково проговорил де Вивонн, опуская на плечи молодых женщин свои руки в перчатках из белой кожи. – Сейчас появятся каторжники. Я разрешил полусотне из них дойти до бухточки Рошер, до кладбища, и похоронить там одного из них – этот чудак не придумал ничего лучше, как испустить дух, когда мы уже входили в гавань. Это нас и задержало. Мой помощник предложил – с моего одобрения – бросить труп в море, как это всегда делают, если галера находится среди волн. Но священник воспротивился, сказав, что не успеет прочитать все молитвы и выполнить обычные церемонии, и что нельзя с христианином обращаться, как с дохлой собакой; короче, что он хочет предать его земле по всем правилам. Я уступил, потому что мы были уже почти в гавани и потому что я знаю по опыту, что этого миссионера не переспорить. Раз он вбил себе что-то в голову, его не заставишь отступиться ни силой, ни уговорами. Так идемте же! Я хочу прежде всего отвести вас к мороженщику Севоле: полакомимся у него фисташковым шербетом и попьем турецкого кофе.
Они ушли, а стражник у сходней продолжал щелкать плетью. Он был похож на служителя зверинца, из тех, что стоят у открытой дверцы клетки, выпуская хищников на арену цирка.
За позолоченной стенкой раздавались жуткие звуки, звон цепей, хриплые голоса.
Толпа зрителей зашевелилась, когда на лестнице появились первые каторжники. Они держали цепи, – кто на плече, кто в вытянутой руке, – чтобы их тяжесть не слишком мешала шаткой походке. Один за другим они ступали на доски сходней. Скованы они были по четверо. Лодыжки их, – там, где ногу охватывало металлическое кольцо, – были кое-как обернуты грязными тряпками, но большей частью эти тряпки были в крови.
И мужчины, и женщины крестились, когда каторжники проходили мимо. Те были босы, почесывались, шли, опустив глаза. От их одежды – шерстяной рубашки и штанов, с широким поясом, когда-то белым, – задубевшей от морской воды, – исходила ужасная вонь. Большинство были бородаты. Их спутанные волосы вылезали из-под надвинутых по самые брови красных шерстяных шапок. У некоторых шапки были зеленого цвета. Это были осужденные бессрочно.
Первые прошли с безразличным видом. Следующие предоставили ожидаемую потеху. Они поглядывали на женщин загоревшимися глазами, отпускали грубые шутки, делали непристойные жесты. Один напустился почему-то на тихого горожанина, который спокойно стоял неподалеку, – но стоял свободно, не был закован! – выкрикивая:
