Ева через минуту вернулась, поставила передо мной пиво. Я поднес бутылку ко рту, по дороге расплескав.
- Поедешь? - спросила она.
- Поеду? - испуганно сказал я. - Куда?
- В Иерусалим. Со мной.
- Не поеду, - ответил я. - Давай больше не будем об этом. - Я приподнялся на локте. - Прошу тебя, хватит.
Ева начала одеваться, и я испугался.
- Поедем вместе, - сказал я, - туда, где нас никто не знает. А там подумаем, что будем делать дальше.
Я боялся, что она уйдет, а они все не шли: может, этот дурак дал им неправильный адрес; Ева была уже в платье. Нужно немедленно вспомнить всю мировую литературу, все, что написано о любви. Приходилось спешить.
- Еще ведь не поздно, - говорил я. - Слишком поздно никогда не бывает. А я обещаю, что не стану об этом думать и никогда тебя словом не попрекну. Я считал и буду считать, что я у тебя первый. Как всегда в те дни, когда мы вместе.
Она обернулась ко мне.
- Не было этого, - сказала она, глядя на меня своими хмурыми глазами. - Перед тобой всегда кто-нибудь был. И сегодня тоже. Такой милый старичок, которому приходится носить суспензорий; каждый раз он аккуратненько складывает его на стуле. Не верь, как последний дурак, всему, что тебе говорят.
Меня всего аж перекосило: она угодила метко. Не могла хоть сейчас меня пощадить. Их начинаешь понимать, только когда они уходят насовсем. Только тогда и ни минутой раньше. Хоть ты сколько с ней проживи, неважно; у них в запасе обязательно найдется какой-нибудь пустячок, который в одну минуту все в тебе уничтожит, и останешься ты нагой и опустошенный, и придется сначала, с самого начала постигать всю ихнюю науку. Выдернуть из хвоста последнее яркое перышко - это они умеют.
Но думать об этом было некогда - Ева стояла перед зеркалом и застегивала платье.
- Зачем ты мне это сказала? - спросил я. - Зачем?
Мне опять не хватало слов, а верующий за стеной молился все громче и громче.
- Нам ведь было так хорошо вместе, - с горечью сказал я и поглядел на часы. - Скажи, что ты наврала, - почти что крикнул я, глядя, как она нагибается и ищет под кроватью туфли.
Было без четверти два.
- Зачем? - повторила она. - А затем, что я собираюсь дать тебе триста фунтов, чтобы ты мог получить работу. Но я не желаю больше тебя видеть. Так, наверное, будет лучше. Ну вот. Деньги я тебе дам, но ты должен хотя бы знать, откуда они у меня. Ясно?
Я молчал.
- И вали-ка ты со своим Гришей ко всем чертям, - сказала она, присаживаясь рядышком. - Мне не нужны прекрасные воспоминания. Я их не хочу и никогда не хотела. Ты, верно, думаешь, что я несчастна или что мне плохо, но это не так. Не так.
