- Значит, - сказала она, - хочешь по любви?
- Да, - ответил я. - Именно так.
- Ты это серьезно?
- Абсолютно, - ответил я.
Словно что-то зажглось в ее глазах. Тогда я подумал, что мне, наверное, почудилось, но сейчас убежден, что так и было.
- А ты знаешь, чем я занимаюсь?
- Знаю.
- И тебе это не мешает?
- Еще как мешает, - ответил я. - Но ведь можно влюбиться в девушку, даже если что-то мешает. Впрочем, вечно что-нибудь да мешает.
- Ладно, - сказала она.
И мы пошли. Сначала прошлись по дороге, ведущей в Яффу, по тихой улочке, там молоденькие солдатики учились водить машину; пообедали в кафе, где жарят только что выловленную рыбу, а потом вернулись в Тель-Авив, и Ева привела меня к одной старой ведьме, у которой снимала комнату на день; туда приходили ее клиенты. Ева пошла в комнату, а мы с ведьмой сидели на кухне и слышали все, что происходило за стеной.
Так поступила со мной Ева; видно, подумала, что я над ней подшутил, и решила мне отомстить. Не так уж и много происходило за стенкой, но ничего приятного в этом не было. Не было.
- Почему вы такой худой? - спросила меня ведьма. - Может, у вас чахотка?
- Нет, - ответил я.
- Вид у вас такой. Мой брат тоже так выглядел. Ему было восемнадцать лет, когда он умер.
- Как жаль, - сказал я. - Зато вы хорошо сохранились.
- Скажете тоже, хорошо, - заворчала она. - У меня двусторонняя грыжа. Предлагают оперировать, но я не соглашаюсь.
- И правильно делаете, - решительно сказал я.
Она подозрительно глянула на меня.
- А почему?
Тут вошла Ева. Ее клиент мылся в туалете, фыркая как конь. Я подумал про себя, что если он начнет насвистывать арию тореадора, я не выдержу и дам ему в зубы. На Еве был незастегнутый халатик, и я впервые увидел ее ноги. Она села ко мне на колени.
- Ну как? - спросила она.
- Никак, - ответил я. - Вот разговариваем с хозяйкой.
- Поцелуй меня, - тихо сказала она, а клиент продолжал фыркать в туалете. Я поцеловал ее, но глаза у нее были открыты, все время открыты, и мне казалось, что мое лицо рассматривают в микроскоп.
Потом пришел следующий; за стеной снова торговались, Ева нарочно говорила громко, чтобы мне тоже было слышно. Она советовала ему валить к родной матушке, а он плаксиво настаивал на двадцати пяти фунтах. Наконец договорились.
- Вы, наверное, не слишком сильный, - сказала старуха, меряя меня презрительным взглядом. - Да и больной, только говорить не хотите. Но я-то вижу.
- И что вы видите?
- Будет вам, - сказала она, - это сразу видно. С моим братом тоже так было. Вы и похожи на него.
