«Эй, цветы, кому цветы?!» – слышит она крики продавца цветов, наверное, возвращающегося после своего дневного обхода домой, где жена его спросит: «Все розы продал?» – а он, смеясь, покажет ей несколько смятых банкнот. А может быть, нет у него ни дома, ни жены и, оставив где-нибудь свою корзину, он пойдет в бар и скажет: «Двойной ром», потому что без стаканчика рому невозможно стряхнуть страшную усталость и шагать по улицам дальше.
Монике не пришлось целый день торговать цветами, и она вовсе не устала, но, невольно вспомнив слова матери, идет к холодильнику, открывает, берет бутылку виски с этикеткой «Джонни Уокер» и наливает немного в стакан, бросив туда два кубика льда. Где-то, неизвестно где, ее мать поднимает сейчас свой стакан, в котором поблескивают два кубика льда, и чокается с молодым холеным мужчиной. «За тебя, дорогой», – говорит она, а стаканы с виски звякают: чин-чин.
Не произнося никаких тостов, Моника медленно потягивает виски, стараясь навсегда отделаться от воспоминаний о матери, которая, вопреки всему, часто всплывает в памяти.
Вместо матери теперь вспоминается Малу и ее предложение бежать из страны на плоту из автопокрышек.
«Нет, я еще с ума не сошла, – говорит себе Моника. – А может, мне дается шанс в жизни? Но зачем уезжать? Тут совсем неплохо живется. Хотя…»
Она бы еще долго раздумывала над этим вопросом, взвешивая все «за» и «против», ибо страх был велик, и этот жуткий страх сковывал душу и мешал на что-нибудь решиться, но зазвонил телефон, мысли лопнули, как мыльные пузыри – пам, – надо брать трубку.
– Алло, бабушка! Как ты там?… Да, да, не волнуйся… Слушай… Тебе нужны деньги?… Но… Этого не хватит… Ладно, постараюсь скоро завезти… Как себя чувствуешь, бабушка?… Ну, пока, – говорит она и быстро вешает трубку.
Монике больше не хочется говорить ни о себе, ни о Малу, и она переводит разговор на другие темы.
– Скажи, почему такой культурный человек, как ты, дошел до такой жизни? – Ее взгляд скользнул по весьма скромной обстановке моего жилища: старое бюро, стол со сломанной ножкой, три потертых стула, софа, старинные настенные часы, советский черно-белый телевизор на деревянном ящике.
– Заблудился в дремучем лесу, – шутливо ответил я, перефразируя Данте, одного из моих любимейших классиков.
– И, как видно, до сих пор оттуда не выбрался, – сказала она, встав с постели, и начала одеваться. – Я пойду. Завтра с утра у меня деловое свидание, а я никогда не опаздываю на заранее назначенные встречи.
