Что я здесь имею в виду?
А вот что…
ТО, ЧТО Ленин и Сталин оказались во главе раздираемой смутой России — это удача России. Зная сейчас личностный и государственный масштаб всех их российских политических оппонентов как справа, так и слева, можно уверенно заявлять, что никто иной, кроме них, не смог бы увести Россию от судьбы полуколонии Запада или от вообще цивилизационной катастрофы на необъятных российских просторах.
Но так и непонятой по сей день трагедией XX века стало то, что Сталин оказался недостаточно гениальным в одном отношении и не смог практически осознать важнейшее заблуждение своих, безусловно, гениальных, но тоже не во всем дальновидных учителей.
Поэтому он и совершил ту свою главную ошибку, о которой я скажу чуть позже.
В марте 1921 года X съезд РКП(б) принял резолюцию «О будущей империалистической войне», где было сказано прямо: «Съезд считает необходимым, чтобы пролетариату было указано, что буржуазия вновь готовится к грандиозной попытке обмануть рабочих, разжечь в них национальную ненависть и втянуть в величайшее побоище народы Америки, Азии и Европы»…
Прогноз, как мы знаем, был в части фактической верным и в реальной истории сбылся менее чем через двадцать лет. Но для того, чтобы приходить к таким выводам, не обязательно было владеть марксистскими методами анализа. Еще за два года до X съезда об этом же (то есть о том, что политика Запада программирует в будущем новую мировую войну) писал тридцатилетний Уильям Буллит в письме к своему бывшему патрону, президенту США Вильсону.
Съезд мыслил категорией «массы», Буллит обвинял конкретного Вильсона — разнобой между буржуазной и марксистской мыслью налицо. Но они обе сходились на том, что война неизбежна. Под знаком этого «предвидения» мир и жил все годы до реальной войны.
Однако если Буллиту фатализм можно простить, то марксизм здесь изменял собственному основному правилу: «Марксизм не догма, а руководство к действию»…
И застыв на одном тезисе о неизбежном предстоящем «побоище», марксистская мысль не смогла верно оценить уникальную ситуацию, которая сложилась к концу тридцатых годов в одной из крупнейших империалистических держав — Германии.
Реальный Сталин тут был, увы, не исключением. Роль массы в истории он понимал отлично. А роль личности — значительно хуже. Но и это полбеды… Беда, что даже Сталин так, похоже, и не задался вопросом: а может ли реальная история его века выстроиться не так, как она выстраивается, если он включит в исторический процесс в новом качестве конкретную личность? Точнее — две личности: себя и… И еще одного политического лидера… Возможно, читатель уже и догадывается, кого автор имеет в виду…
