— Это все? — каменным голосом спросила я.
— А тебе этого мало? — опешил отец.
— Мне достаточно и половины. Но ты все же должен быть ему благодарен, — медленно проговорила я, пожалуй, только сейчас до конца осознав, что меня практически силой вернули на Алкиону и обратного пути уже может не быть, и это обстоятельство еще больше подогревало гнев. — Если бы не глупая выходка Зака, тебе ни за что не вернуть меня сюда.
— С ним или без него… — загремел папа, но я его прервала:
— Но с ним это получилось гораздо проще и быстрее. Не спорь со мной. Мы оба это прекрасно знаем, а теперь оставь меня, я устала и у меня разболелась голова.
— Мы не закончили, — предупредил родитель.
— До свиданья, — упрямо повторила я.
Ему не оставалось ничего другого, как убраться вон. Я плотно закрыла дверь, хотелось что-нибудь разбить, так что б вдребезги, в мелкие осколки, но под руку ничего не попалось, да и не помогло бы это, признаться. Я сделала пару глубоких вздохов, пытаясь унять гнев, и направилась в комнату, где ждал Зак.
Парнишка сидел на кровати, обхватив руками колени, упершись в них подбородком. Он слышал каждое слово, это было понятно по несчастному и жутко виноватому виду, но жалеть его сейчас не было никакого желания.
— Ты все слышал? — на всякий случай поинтересовалась я, чтоб лишний раз не повторяться.
— Ах, ты сердишься?
Я опешила. Мало того, что Зак сам мог замерзнуть и из-за него едва не погибла половина спасательской группы так еще и этот его глупый вопрос. Сержусь ли я? Нет, Зак, я на седьмом небе от счастья! Я попыталась заставить себя простить его, не доводя до банальной расправы. Но сделать это не очень-то получалось — мешали мысли о Ратаре, что он вынужден сейчас коротать время на реанимационной койке.
— Ну чего ты на меня так смотришь? — вдруг разозлился Зак, пряча за злостью страх, прекрасно осознавая, что виноват. Что на этот раз переступил все допустимые границы и вот прямо сейчас должно случиться что-то для него крайне неприятное, и спуску не будет. Просто так не простят, не отправят мыться, есть и спать, а накажут. Ведь, пить дать — накажут!
Я молчала. Он злился, не понимая, как осторожно обойти острый угол внезапно возникший на повороте.
— Что, не угодил? Хлопот много, да? — закричал он.
Зак, помолчи, пожалуйста, помолчи, я уже почти справилась. По самому краю ведь ступаешь! Он и не думал молчать, продолжая буравить меня блестящими от злости и страха глазами.
— Нечего было меня тащить тогда из подворотни! Подох бы там тихонечко и забот никаких! Зачем ты туда поперлась? И не смотри на меня так! Кто ты такая, чтобы мной командовать!? Ты мне никто, даже не родственница…
