Их было шесть. Шесть богатых, по местным меркам знаменитых, уставших от жизни тел, возлежащих в креслах, смахивавших на те, что устанавливают в дорогих стоматологических клиниках. Спинки кресел опущены почти в горизонтальное положение. Приподнят только головной конец. Так что полуоткрытые глаза четырех женщин и двух мужчин неподвижно смотрели в одну и ту же точку пространства. И в до предела расширенных зрачках отражался кроваво-красный хрусталь странной конструкции, подвешенной перед каждым из клиентов.
Больше всего она напоминала люстру с бесчисленным количеством хрустальных подвесков и стрел самых причудливых форм. Но в нагромождении стекла прослеживалась в то же время строгая, почти совершенная симметрия. Геометрически безупречная конструкция расширялась сверху вниз, точно пирамида из фужеров, в которой достаточно лить шампанское в самый верхний бокал, а в остальные оно стекает благодаря законам гравитации и искусству официантов, изрядно попотевших перед торжеством. В глубине стеклянного чуда едва просматривалось нечто вроде центрального ствола, от которого к укрытому одноразовой пеленкой животу клиента свисал гибкий тонкий хобот. Вместо психоделической музыки помещение заполняли звуки падающих капель, тонкий шепот ручейков, журчание маленьких водопадов. Пахло озоном и свежестью, как после грозы.
— Господи… — тихо сказала Надежда. — Они показывают им собственную кровь…
Кроваво-рубиновые оттенки, игравшие в бесконечных хрустальных гранях чуть заметно подрагивавших конструкций, раскрыли подлинное значение красного цвета, все время ускользавшее от Кирилла, рефлекторно блокировавшего визуальный канал восприятия. Кровь. Тягучая, липкая, текуче-живая, она вырывалась из прикованного к кровати тела, выбрасывалась давлением высоко вверх и металась в хрустальной тюрьме, постепенно слабея в своем яростном порыве. Достигнув вершины конструкции, она обессилено скатывалась вниз по идеально скользкой поверхности прозрачного лабиринта и возвращалась… в вену? В ту же самую артерию? Чтобы с новым ударом сердца возобновить попытку вырваться на свободу.
— Гипоксия, — хрипло сказал Игорь, — эффект примерно такой же, как когда душат человека во время секса, а он впадает в эйфорию. Еще версии есть?
— Давление низкое, почти коллапс. На грани обморока всегда в ушах шумит, — еле слышно откликнулась Надежда, — каждый слышит свою музыку. Капель — всего лишь фон.
— Нет ничего страшнее и притягательнее смерти, — вдруг сказала Марта и выдернула ледяную ладонь из такой же ледяной руки Кирилла. Кирилл качнулся, но устоял на ногах. — Нет ничего прекраснее возвращения к жизни. Кровь — символ символов. Самые страшные заговоры всегда делались на ней, — пояснила она и обернулась на коллег, — этап смерти наши подопечные уже прошли. Придется поговорить с ними о жизни и вечной юности.
