— Чего-то я не понимаю, — опять не соглашаюсь я, — для чего вся эта дурная канитель. — Эксперимент, — говорит Цветов и передает мне окурок. — Что еще за идиотство? — Шоковое сидение, — мрачно бросает профессор, — один мой коллега предложил. Родной брат того академика, который собирался Северный Ледовитый океан спустить в Аму-Дарью…
— Я не просил меня лечить.
— А это и не нужно. Если каждого дурака спрашивать, то для чего начальство? Оно лучше знает, что с нами делать. И потом жизнь короткая такая, а им охота все поскорее сляпать и поглядеть на результат.
— Выходит, у них цель какая-то, не просто так они затеяли такое дело?
— Оф коз, — говорит профессор, — цель у них, как и всегда, гуманная — это проверка человека на живучесть! Уцелеет человек — хорошо, нет — будет урок всему человечеству.
— И когда нас выпустят? — тоскливо спрашиваю я.
— “Пахан” помрет, и выпустят, — кивает Цветов в сторону стола с бутылками и снедью, какая мне не снилась и на воле, — мы его выбрали на время, а ему понравилось, и он решил нас осчастливить и остался навсегда.
Я гляжу на нашего “пахана”, которому здесь дали уважительную кличку “президент”, и сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь помрет. Здоров мужик, как бык, его подельники, урки-живодеры, давно валяются по нарам пьяные, а у него ни в одном глазу.
Да, выжить здесь шансов маловато.
Взбунтовался тут один чернявый парень, хочу, говорит, на свободу, я так жить не могу. “Пахан” собрал “Политбюро” — своих подручных, на них глядеть без страха невозможно: у всех до одного какие-то отмороженные глаза: посовещались коротко на “фене” и принялись несчастного топтать. Живого места не оставили на бедолаге и сволокли в тюремную больницу,
Народу в нашей камере не перечесть, и все глядели молча, никто не заступился, и мысль висела в воздухе одна: слава Богу, сегодня не меня.
“Политбюро”, слегка размявшись, уселось водку пить с “паханом”, и мы вздохнули с облегчением: не все так плохо в нашем королевстве, еще неделю можно жить.
Наговоримся с Борей досыта, тем более, что “пахан” свободу слова одобряет, он хочет знать общественное мнение: нормально ли проходит социальный опыт. Блаженные и крикуны-юродивые режут ему правду-матку прямо в лоб, но он из них никого не обижает, поскольку по условиям задачи у нас должна быть демократия.
— Эксперимент должен быть чистым, — объясняет мне профессор Цветов, — не морально чистым, как думают дураки и мы с тобой в придачу, а научно чистым: все первоначальные посылки необходимо соблюсти и исключить погрешности, влияющие на результат, то есть необходимо изолировать систему. Ду ю андестенд ми, май френд?
