– Красиво все-таки здесь, – сказал замполит, показав на громадное красное солнце, словно списанное с картин Рериха. Кто-то засмеялся, отрывисто и заразительно. Поймал «хи-хи».
– Хватит, не пережмите…- спохватился замполит.
Я прикрыл глаза и видел заходящее солнце, разложенное на ресницах по всем цветам насыщенной дрожащей радуги. И ножки, точеные женские ножки, все выше – и к небу, до округлого бедра облака. Ночью, прорываясь, кто-то рядом будет дрочить под одеялом, а «деды», старослужащие, по настроению, начнут поднимать роту и бить всех подряд, воя от тоски и бессилия. Меня, правда, обходили. Грамотных тогда уважали. Время невежд, на самом деле, придет намного позже.
А завтра нас посадят в грузовик, и начнется очередная иная жизнь. Хуже, чем эта. Но на тысячу или две километров ближе к дому. И с забором вокруг. А значит, будет куда стремиться. Свободы без ограды не чувствуешь. Так, степь да степь. В никуда. Как и люди.
О, если я забуду тебя, Монголия…
(МОНГОЛИЯ, 1976)
Два зеленых плацкартных железнодорожных вагона вместе с нами завезли в ноябре куда-то в глушь куцей беспородной тайги и оставили на рельсах. Я и сейчас не знаю, где мы были – в Забайкалье или в Якутии. Но мы были.
Мороз стоял адовый. Даже в ватных штанах поверх формы и в бушлатах работать получалось не более пятнадцати минут. Посменно. Родине нужен был наш бесплатный и бесполезный труд.
И мы долбили ломами мерзлую землю, отбивая при ударе только маленькие кусочки, отрезанные от целого, словно ломтики, глинозема. Похожие на нас.
Дело, понятно, не шло. Но никто нам и не мешал. Скорее всего, начальство просто пережидало, решая, куда отправить дальше. В одном вагоне все ребята были после Монголии. В соседнем – забайкальские.
Старший офицер приезжал откуда-то утром, торчал в вагончике и к вечеру убывал восвояси. Продукты и горячее привозили в бачках, а завтрак и ужин мы готовили сами. Свою ложку, главное личное имущество, каждый держал в голенище сапога. Казенных ложек в этом мире всегда меньше, чем ртов.
Но никто извне к нам и не лез. Некому. Где-то гнила, распускаясь, своя жизнь. А нам здесь было все равно. Мы считали дни до далекого дембеля. Какая разница, где отсчитывать время из одной клетки в другую, попросторней?
Все равно и в Монголии не было ни девчонок, ни домов, ни штатских, ни телевизора, ни радио. Там степь, работа и тоска за окном. Здесь тоска, работа и просторы с пролесками. Солдатчина…
