Пепел и алмаз | страница 2



Она кивнула.

— Когда?

— Позавчера.

Подгурский обрадовался.

— Ну, что он? Здоров? Очень измучен? Как настроение?

Она не успела ответить: снова посигналили. Подгурский посмотрел на часы. Двадцать минут шестого. Собрание в Бялой назначено на пять.

— Простите, мои спутники уже нервничают… Иду, иду! — крикнул он Щуке и снова обратился к Косецкой: — Если разрешите, я забегу к вам сегодня. Часа через два, хорошо! — И, поднеся руку пани Алиции к губам, растроганным голосом промолвил: — Я так рад, что пан Косецкий вернулся…

Щука не стал укорять Подгурского, только показал на часы. Подгурский дал полный газ, и машина рванулась вперед.

— Вы меня, пожалуйста, простите, — сказал он немного погодя. — Но это очень важная для меня встреча. Самое большее через четверть часа мы будем на месте.

Тот уперся огромными ладонями в колени и, полузакрыв глаза, внимательно следил за несущейся навстречу дорогой. Они ехали переулками и, хотя дорога была из рук вон плохая — вся в выбоинах и ухабах, развили большую скорость.

По обеим сторонам уходящей вверх улицы стояли маленькие, по большей части двухэтажные, убогие домишки, с многочисленными следами недавней войны. Стены изрешечены пулями; развороченная и всюду раскиданная черепица обнажила мрачное нутро чердаков; на фоне разрушенных стен — окна, забитые фанерой и досками или просто без стекол и рам, мертво зияющие пустыми глазницами. Там и сям над грудами серого щебня одиноко торчали остатки уцелевших от бомбежки стен. В этой части города было тихо, пустынно и безлюдно. Ни одного прохожего. Только какая-то маленькая, сгорбленная старушка толкала перед собой огромную тачку из-под извести, груженную картошкой. Кое-где чернели обрубленные ветви засохших акаций.

— С кем это вы разговаривали? — спросил Щука.

Подгурский повернул на поперечную улицу. Мимо промчался огромный, крытый брезентом грузовик.

— С Косецкой, — ответил он, разъезжаясь с грузовиком, — женой судьи.

— Из Островца?

— Вы его знаете?

— Нет. Осторожней…

Они как раз въехали на рынок, в самую толчею и гомон. Здесь кишела огромная толпа: штатские вперемешку с польскими и советскими военными. Просторная площадь с наскоро сколоченными ларьками и дощатой, покрашенной в бело-красный цвет трибуной, откуда несколько дней тому назад принимали первомайский парад, была вся запружена громоздкими военными грузовиками с прицепами, груженными бочками с горючим. И хотя фронт проходил в этих местах еще в январе, а теперь откатился далеко на запад и последние бои с неприятелем догорали за добрых несколько сот километров отсюда, картина в точности напоминала обстановку прифронтового города.