— Не надо, Гагик ты же мужчина… Успокойся.
Заплакала сестренка
— Папа, там людей сожгли.
Сдавленно охнула, держась за кухонный косяк, мать.
— Гагик! Гагик, иди сюда! Дверь закрой!
Время уходить. Время покидать дом, где Гагик родился и вырос. Днем, на семейном совете они все решили. Надо прорываться к своим. В Армению. У отца в Ереване жили дальние родственники, на первых порах пристроят. Потом будет проще — люди не без рук, не без головы — найдут, куда приткнуться.
Потом начали собираться — Гагик, чтобы не видеть всего этого и выполз на балкон. Он не брал в дорогу ничего из своего, мальчишеского. Потому что же — понимал. Все-все понимал. Мать пыталась что-то собирать, запихивала в хлипкие сумки какую то утварь, никому не нужное постельное из шкафа, отец силой вырвал у нее все это и бросил в туалет, заперев дверь. И тогда мама села рядом с разгромленным шифьонером и заплакала, Лейла села и заплакала рядом с ней, а отец со всей силы шарахнул кулаком в стену, там что пыль посыпалась и вышел в соседнюю комнату.
Беженцы. Тогда этого слова не было в советском лексиконе. Беженцы. Люди, вынужденные бежать, бросая все. Люди, которых война лишила всего, лишила самой жизни, обрекая на нищее, голодное существование. Беженцы…
— Значит так. Я бегу первым, постараюсь завести Москвич. Ты говоришь, что он на колесах?
Гагик не сразу понял, что обращаются к нему.
— Да… вчера на колесах был, папа.
— Тогда ты, мама и Лейла остаетесь в подъезде, пока я не подъеду. Как подъеду — выбегайте из подъезда и сразу в машину. Гагик, ты охраняешь мать и сестренку, понял?
— Да.
— Если не заведется — пробираемся из города. По дворам, не выходя на улицы. Если что со мной — Гагик, ты должен увести мать и сестру
— Армен!
— Заткнись!
Гагик впервые слышал, чтобы отец сказал матери это слово.
— Гагик, ты понял меня? Ты должен увести мать и сестру, чтобы ни случилось. Ты уже мужчина я надеюсь на тебя.
— Я понял, папа
— Что бы ни случилось. Бегите в Армению, там помогут.
— Армен… — всхлипнула мать.
Не отвечая, отец приоткрыл дверь. Потом выскользнул, держа наготове топор, в сгустившийся сумрак. Лампочки в подъезде не горели — все были перебиты.
Темнота накрыла город. Темнота накрыла подъезд. Темнота накрыла квартиру. Темнота поселилась в душах людей, по-хозяйски обосновываясь там.
Отсчитав до ста, Гагик выскользнул за дверь, позвал мать. Торопливо, стараясь не нашуметь, начали спускаться вниз. Подъезд после погромы был тоже незнакомым и страшным — исстроганные топором и арматурой двери, темные пятна на стенах, на полу, острые, режущие осколки выбитых стекол под ногами. На втором одна из дверей была выбита, темное пятно дверного проема пугало, исходило запахом горелого.
