— Если не произойдет чуда, все впустую, герр доктор.
— Остается еще телепередача «Дело Икс-Игрек»[4],— посмеивался доктор Вебер.
Манхардт устало заметил:
— Возможно, мы сумеем продвинуться, когда найдем труп Фойерхана.
— Ну у вас и нервы! Налет на банк уже не отменишь, но жизнь Фойерхана еще можно спасти. Придумайте что-нибудь получше. Крутитесь, шевелитесь поживее!
Манхардт вернулся в кабинет и разложил по столу накопившиеся бумаги, чтобы коллеги видели, как напряженно он работает. Потом выдвинул средний ящик письменного стола и погрузился в своего любимого Фонтане — «Любимые, суженые».
«Они проснулись рано, и солнце еще боролось с утренней мглой, когда они уже спускались по лестнице, направляясь завтракать…»
Если кто-нибудь войдет, он сможет быстро встать, задвинув при этом ящик животом.
Что касалось соседей, с ними она всегда держалась на дистанции, так что вряд ли ее кто-нибудь узнал, когда дождливым вечером она прокралась в виллу Томашевского. У Майзели и Джорданов дети школьного возраста, наверняка они, как обычно, проводили с ними каникулы в Италии. Ее мог заметить доктор Грабанд, но на вилле напротив никто не подавал признаков жизни: доктор редко возвращался из больницы раньше семи.
Сразу после обеда она в своем вишнево-красном «опеле» отправилась в Фронау. Если уж человек прыгнул с десятиметровой вышки, нет смысла в полете думать о том, как вернуться на безопасную площадку. Что бы он ни думал или ни делал, как ни искал бы выхода и ни молился, ничего не остается, как падать в воду. Она уже не противостояла тому, что собиралась сделать. Ничто нельзя потерять легче, чем жизнь. А жизнь ей казалась бессмысленной, смерть — несущественной. Да и не важно, что она сделает или не сделает. «Зачем тогда я это делаю?» — думала она по дороге. И не находила ответа. Но, может быть, когда-нибудь найдет, возможно, уже скоро. И потому продолжала путь.
На Лудольфинштрассе остановилась, осторожно вышла и переулком двинулась к их бывшей вилле.
Фронау, самый северный выступ Берлина, врезавшийся мысом в территорию ГДР, полная противоположность кварталам вилл в Грюневальде и Далеме… Тут она выросла. За пять минут можно добраться до усадьбы, принадлежавшей ее родителям… Воспоминания, обрывки картин: первые шаги в мягкой траве, отец с рубленым лицом, высокий, как соборная колокольня; школа и первый букварь на серой оберточной бумаге. Сегодня ей кажется, что уже через неделю она начала учить латынь, которой боялась до самого окончания школы. Qui nimium properat, serius absolvit
