Ассистент вручил белый конверт и отдельный лист бумаги доктору Пертиннету.
— Здесь полный отчет, доктор, — сказал он. — Мы проверили первоначальные анализы, как вы велели, но результаты все те же. Никаких поврежденных субстанций — однако определенно Phoenix dactylifera. И мы по-прежнему не можем найти кошку.
— Так найдите. Найдите ее!
Ассистент отступил, бормоча что-то несвязное, изобилующее словами «но» и «сэр».
— Это же экспериментальное животное, — распалялся тем временем Пертиннет. — Причем весьма и весьма ценное. Как можно было позволить кошке убежать и бродить по округе, словно...
— Вы все еще не сказали мне, чем я могу помочь.
Доктор сунул конверт вместе с листом в карман халата.
— Да-да, конечно. Но дело в том, что я и сам не знаю. Мисс Бадд упомянула ваше имя при Хэллоке, сказала ему, что именно его пример побудил вас заняться исследовательской деятельностью. Теперь он настаивает на встрече с вами. Говорит, что только вы в состоянии понять его и помочь. Навязчивая идея — обычное явление в данных обстоятельствах, однако следует учесть тот факт, что он никогда прежде не слышал вашего имени. Мисс Бадд сочла целесообразным выполнить его требование. Если вам удастся завоевать его доверие — кто знает, а вдруг он даст какую-то полезную информацию. Я не думаю, что эта встреча повредит Хэллоку, если только не спровоцирует у него чрезмерное возбуждение.
Они шли по длинному, тихому, стерильно чистому коридору. Наконец доктор Пертиннет остановился около гладкой двери.
— Поймите, — он дружески положил руку на плечо Рэнсома. — Поймите, мы не можем позволить себе никаких дружеских ухмылок и обмена репликами между вами и мисс Бадд в этой комнате. Это достаточно сложный случай, не говоря уже о том, что доктор Ризбаммер — мой предшественник по работе с этим пациентом — вдруг решил, что ему необходимо исчезнуть, и не оставил никаких записей. А теперь еще и кошка. Мы просто не можем допускать больше никаких глупостей. Только четкое научное исследование.
— Все понятно, док, — улыбнулся молодой человек. — Я сохраню все свои планы на Нилу в полной неприкосновенности до самого вечера. Ну ладно, ведите. Я весь превратился в слух и зрение, но сохраняю вполне трезвый ум.
Они вошли в просторную комнату — истинное воплощение больничного аскетизма: ширма, прикроватная тумбочка, маленький стул и просторная кровать. Ничего больше. Нила Бадд, опрятная, светловолосая и стерильно прекрасная в накрахмаленном белом одеянии, сидела на стуле и, зачерпывая понемногу из фарфоровой тарелки, аккуратно подносила ложку за ложкой к обветренному лицу.
