укокошат. Или нас. Или нас вместе с
ней. Как только Райли вернется, нас начнут готовить к бою.
Я бросила быстрый взгляд на дверь, потом снова заставила себя уткнуться в книгу. А то, о чем они говорили до прихода плащей? Какое-то решение, которое она не может принять. Зато ей понравилось, что так много вампиров, много бойцов. Райли радовался, что мы с Диего остались живы… Он думал, что солнце забрало у него еще двоих — получается, он не знает, как на самом деле действует на вампиров солнечный свет? А вот она как-то непонятно отреагировала. Спросила Райли, уверен ли он. В чем? Что Диего жив? Или… что Диего не врет?
От последней мысли стало страшновато. Сама-то она знает, что от солнечного света нам вреда нет? Если да, то зачем обманывала Райли — а с его помощью и всех нас?
Что-то она темнит — в буквальном смысле. Зачем? Ей так важно держать нас в неведении? Настолько важно, что Диего мог поплатиться за свое открытие? Я оцепенела, впадая в самую настоящую панику. Если бы могла потеть, меня бы бросило в пот. Усилием воли заставила себя перевернуть страницу и продолжить «чтение», чтобы не поднимать глаза.
Райли — жертва обмана, как и все? Или он заодно с ней? Что он имел в виду, когда говорил про солнце, которое забрало еще двоих? Что мы сгорели? Или… что мы раскрыли обман?
Если второе, то узнать правду значит пропасть? От ужаса все мысли тут же разбежались.
Надо собраться и включить логику. Без Диего, правда, это будет нелегко. Когда проговариваешь вслух, рассуждаешь вдвоем с кем-то, легче сосредоточиться. Без него мысли путаются от страха, перемешанного с непреходящей жаждой. Жажду не унять ничем. Даже сейчас, после того как я вдоволь напилась вчера, в горле жгло и саднило.
Думай о ней, думай о Райли, твердила я себе. Надо разобраться, почему они врут — если все-таки врут, — тогда можно строить догадки, как они восприняли открытие Диего.
Если бы они не соврали, если бы честно и откровенно признались нам, что днем можно гулять так же смело, как и ночью, что бы от этого изменилось? Предположим, нам не надо весь день торчать в темном подвале; предположим, вся наша стая — двадцать один вампир (или уже меньше, неизвестно, как там дела на охоте) — может шататься, где хочет, и делать, что пожелает.
Мы желаем охотиться.
А если возвращаться не надо, прятаться не надо, тогда… Тогда большинство, наверное, и не станет. Трудно заставить себя вернуться, когда в глазах темно от жажды. Но Райли крепко вдолбил нам боязнь погибнуть на солнце, снова испытать ту невыносимую боль, когда пылаешь заживо… Единственное, что может перебороть жажду, — инстинкт самосохранения.
