— Будьте спокойны, ваша милость, — ответил я, прижав руку к сердцу. Я слышал, как оно у меня сильно билось, но не хотел подать виду, что взволнован, потому что кроме дона Пеппе там были Старший и какой-то мужчина с рыжими усами, которого я никогда раньше не видел. И все трое внимательно глядели на меня.
— Браво, Джованнино, браво. А как чувствует себя твой отец?
— Все болеет. Не работает, денег в доме нет.
— Вот поэтому-то я и подумал о тебе. Потому что ты парень что надо и действительно нуждаешься в помощи. Иди и ни о чем не беспокойся.
Я поцеловал ему руку, и сердце у меня перестало колотиться как бешеное. Да какое там сердце, какое волнение: это был мой шанс, и я во что бы то ни стало должен был его не упустить. Пусть со мной делают что хотят, — я должен был помочь матери, этой несчастной мученице. А кроме того, ведь я хотел чего-то достичь в жизни, ну хоть еще разок увидеть море. И на сей раз обязательно выкупаться.
Рыжеусый велел мне явиться в Рьези в субботу утром, на площадь. Больше он ничего не сказал, но я уже твердо усвоил правило не задавать вопросов. Дзу Вартулу говорил, что если один человек задает вопросы другому, то он хочет узнать о том, о чем другой не сказал. «Но если тот не сказал, значит, он не хотел этого говорить, а в таком случае какой смысл его расспрашивать?»
Однако следует уточнить, что отношение ко мне на усадьбе постепенно изменилось. Старшие по возрасту уже не обращались со мной, как с мальчишкой, а те, что младше меня, уважали. В полдень или вечером, за трапезой, если на столе не оказывалось воды или соли, Старший уже никогда не беспокоил меня и посылал кого-нибудь другого.
Даже сам дон Пеппе на глазах у всех иногда беседовал со мной, и видно было, что относится он ко мне по-особому. А я, со своей стороны, старался оправдать такое отношение, даже в мелочах, стремясь показать, что мужчина: ходил степенной походкой, никогда не суетился, не бегал, не кричал, не хохотал во все горло.
Когда же доходило до дела, я старался исполнить все как следует, не заслужить замечания или упрека, не только выполнить порученное, но если возможно, то и перевыполнить. И всегда стремился поменьше трепать языком: если надо было сказать одно слово, я говорил половину, а если два, то одно. Всякий, посмотрев на меня, должен был понять, что я человек серьезный и на меня можно положиться.
В то субботнее утро в Рьези было холодно, но небо чистое, без единого облачка.
