На первый взгляд, это могло бы показаться глупым, но действительно никому не пришло в голову искать меня там — ведь все видели, как наши удирали в открытое поле. Однако как только весь этот бардак со стрельбой кончился, я увидел, что сбегается народ со всего селения, приехали и хозяева стройки. Оставаться в кабине катка было невозможно, но если бы я попытался бежать, меня наверняка схватили бы. Так как я загодя приметил несколько железных бочек, в которых держат воду для раствора, я перевернул одну из них, которая была пустая, и спрятался под ней.
Когда карабинеры ушли, я не боялся, что меня обнаружат рабочие. Но, конечно, лучше было бы, чтобы мне вообще не пришлось что-то объяснять и я смог бы спокойно возвратиться домой. По счастью, дело было не летом, не то в этом железном бушлате я мог бы заживо свариться на солнце. Но даже и так, просидев целый день скорчившись, без еды и питья, я был еле живой. Но в некоторых случаях надо уметь терпеть и выдержать, и я пока что не знал, что эта способность мне еще два-три раза спасет жизнь.
Как только стемнело, я выбрался из-под бочки и пустился бежать, избегая дорог и домов, и на следующий день к вечеру пришел на усадьбу, где меня не узнали даже собаки. Старший сказал, что вернулся только я один: остальных всех схватили, а одного тяжело ранили. Дон Пеппе в те дни находился в Риме. Но в воскресенье утром он приехал на усадьбу и, увидев меня, повернулся к стоявшему рядом Старшему.
— Помнишь, что я тебе говорил про этого мальчишку? Я никогда не ошибаюсь в людях.
Как я уже начал рассказывать, наутро после моей поездки в Арагону дон Пеппе прислал за мной. Я понимал, что такой человек, как он, не мог слишком уважать такого человека, как мой дядя. Но он поцеловал меня и выразил соболезнование. Я рассказал ему, что мне сказал старшина. Тогда он произнес одну фразу, которую я навсегда запомнил.
— Даже если бы ты и узнал, кто убил твоего дядюшку, все равно ты не должен был ничего предпринимать. Это я решаю, что тебе следует делать, а что нет. Когда делишь хлеб с товарищами, то и все остальное нельзя есть в одиночку. Понял?
— Да, ваша милость.
Он опустил мне в карман руку с зажатыми в ней несколькими ассигнациями, которые он приготовил заранее.
— Это на похороны. А теперь поезжай, сообщи о случившемся своей матери.
Как родной отец… Разве мог я когда-нибудь об этом забыть?
