Песни | страница 73



«Тридцать, левый, два — трамплин».
Как боярин на «Субаре», резво входим в поворот,
Семь секунд на третьем допе отыграли.
Еще полный бак адреналина, и посмотрим, чья возьмёт.
Это дело для упрямых — это ралли.
А живя неторопливо, жизнь не сделаешь длинней,
Жизнь нам всем в конце концов устроит «уши».
Здесь не ждут свою фортуну, здесь гоняются за ней —
Веселей машины бить, чем бить баклуши.
По дороге зимней скучной, по дороге летней пыльной,
По весенним по ухабам, по осенней по грязи
Мчатся люди — ты храни их, добрый Бог автомобильный,
К беспокойным домочадцам аккуратно довези.
Время самый быстрый гонщик, время пулею летит,
Насладись минутой краткого успеха.
Не успеешь чиркнуть спичкой — глядь, а день уже прожит,
Не успеешь стартовать — уже доехал.
Бал окончен, кони в стойлах, лагерь чествует своих,
А на лагерь смотрят звёзды молчаливо.
Звёзды видят группу граждан — на всю голову больных,
И уставших, и нетрезвых, и счастливых.

Рассказ брачного агента, бывшего евнуха

Я с детских лет кочевал по пустыням,
Рос я, как дикий сорняк.
Жил я в шатрах бедуин бедуином,
Кушал мочёный кзяк.
Но напало на нас иноземное воинство,
Застали врасплох на заре.
Мне отрубили мужское достоинство
И евнухо взяли в гарем.
Правил нами забияка,
Лев пустынь, орёл-гуляка
Шахиншах Махмуд аль-Вахар
Ас-Сабах-ибн-Дауд.
Я был евнухом примерным,
Жёнам — тварям нежны, нервным,
Шестерил, скакал, как серна,
Надрывался, как верблюд.
Эти гады Шахрезады,
Крепкогруды, крутозады,
Веселились до упаду
На изысканный манер.
А я, как лампа Аладдина,
Доставал халву и вина
И махал им опахалом,
Словно кондиционер.
Чтоб повысить их культуру,
Фирдоуси им читал,
Обучал их маникюру,
Ночью пяточки чесал.
Депилировал им ноги
И интимные места.
Мне кричали: «Эй, убогий,
Сбацай танец живота!»
Ай, как паршиво!
Несправедливо!
Шах был крепкая порода,
От заката до восхода
Триста жён по два захода
Умудрялся полюбить,
А потом, винца затрескать
И ходить, кричать, что, дескать,
Он — сатрап, восточный деспот,
Взял привычку морду бить.
Жёны спорили всё время,
Кто любимая в гареме,
И мордашки друг у дружки
Расцарапывали в кровь.
Но для шаха всех милее,
Всех румяней и белее
Был его великий визирь:
Что поделаешь, любовь!
Говорил мне шах, бывало,
Накурившись анаши:
«Ты, Хасанка, славный малый,
Может, чо тебе пришить?»
Так года мои летели,
Жил я хуже ишака,
А мог бы петь, как Фаринелли,
Играть в театре Виктюка.
Взял бы гитару,
Ушёл бы в Сахару.
Вдруг восстали против шаха
Угнетённые феллахи,
Посылают шаха на фиг,
Объявляют шаху мат.