Песни | страница 71



Чем прославились на свете?»
Что мы Господу ответим —
Тем, что пьём по три ведра?
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
Где кареты, дамы, балы,
Беломраморные залы,
Пётр Ильич, Фёдор Михалыч,
Где «бонжур, пардон, мерси»?
Нам осталось только бденье
На троллейбусном сиденье,
А из прочих развлечений —
Мэйсон, Джина и Си-Си.
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам
Но мы довольны, и блудим мы,
Иногда ещё едим мы.
Не портвейном же единым
Вся душа полна у нас!
Нет, мы всё же мазохисты,
Дураки и пессимисты.
Все заслужим мы тернистый
Не венец, но унитаз.
Дай-дам
Дам-дам-дам-тай-дудам

Разговор с критиком

Он пришёл с лицом убийцы,
С видом злого кровопийцы,
Он сказал, что он мой критик
И доброжелатель мой,
Что ему, мол, штиль мой низкий —
Эстетически неблизкий,
Я фуфло, а он — Белинский,
Весь неистовый такой.
Возмущался, что я грязно,
Своевольно, безобразно
Слово гадкое — «оргазм»
Безнаказанно пою.
«Ты ж не просто песни лепишь —
В нашу нравственность ты метишь!
За оргазм ты ответишь,
Гадом буду, зуб даю!»
Я пристыженно заохал,
Стал прощения просить.
Сам подумал: «Дело плохо,
Этот может укусить».
Распалился он безмерно,
Оскорбить меня хотел.
«Ты вообще нудист, наверно!
А ещё очки надел!
Нет, спеть бы про палатку и костёр,
Про то, как нам не страшен дождик хмурый!
Но ты засел, как вредоносный солитёр
Во чреве исстрадавшейся культуры!»
Культуры —
Мультуры,
Куль-куль-куль-куль,
Муль-муль-муль-муль.
Вреден я, не отпираюсь.
Утопил Му-Му я, каюсь.
Всё скажу, во всём сознаюсь,
Только не вели казнить.
Это я бомбил Балканы,
Я замучил Корвалана,
И Александра Мирзаяна
Я планировал убить.
А как выпью политуру,
Так сажусь писать халтуру.
Постамент родной культуры
Я царапаю гвоздём.
Клеветник и очернитель,
Юных девушек растлитель,
И вообще я — врач-вредитель,
Приходите на приём!
Если есть где рай для бардов —
Я туда не попаду.
Если есть где ад для бардов,
То гореть мне в том аду.
А в раю стоят палатки,
Всё халявное кругом:
Чай густой, а уксус сладкий,
И все песни лишь о том, что:
Да здравствуют палатки и костёр,
Наш строй гуманный, развитой туризм,
Ведёт народ к победам ля минор.
Всё остальное — ревизионизм.
И разгневанный радетель
За чужую добродетель
На меня за песни эти
Епитимью наложил:
«Ты обязан, хоть ты тресни,
Написать сто двадцать песен
О туризме и о лесе,
Кровью всё — взамен чернил».
Думал я: «Достал, постылый!
Чо те надо-то, мужик?
Серафим ты шестикрылый,
Ну вырви грешный мой язык!»
Слушал я, ушами хлопал,
А когда совсем устал,
То сказал я громко: «Жопа!»
Тут он в обморок упал.
Но с тех пор в душе покоя нет,