Анджей опустился на колени и коснулся кончиками пальцев больной косточки.
— Болит.
— Очень?
— Нет, теперь нет, — шепнула она у самой его щеки.
Он тотчас отпрянул и поднялся.
— Сколько раз говорил тебе, прекрати ты ходить на высоких каблуках, идиотизм какой-то! И эти твои кружева ни к селу ни к городу…
Зоська прижала руку к груди.
— Опять ты злишься?
— Как же можно не злиться, если видишь подобный кретинизм!
— Мешают тебе, что ли, мои кружева?
— Нет, скрашивают мне жизнь.
— О боже! Никогда ты не можешь ответить по-человечески. Это же настоящие кружева.
— Знаю, можешь не напоминать, сколько твоя мать за них заплатила.
— Я и не напоминаю вовсе. Но если бы другая женщина надела эти кружева, они бы тебе, наверное, понравились.
— Возможно.
— А я что ни надень, все кажется тебе безобразным.
Варнецкий закусил губу. Зоська с тревожным вниманием смотрела на него.
— Ты опять злой?
— Я не злой.
— А что? Я же вижу.
— Может, пойдем наконец? Так ведь можно и до утра проговорить.
Варнецкая осторожно, не спеша, стала всовывать в туфлю покалеченную ногу. В то же время, наклонив голову, она украдкой поглядывала в сторону мужа, надеясь, видимо, что он поможет ей подняться. Но Анджей повернулся к ней спиной и стал скручивать новую цигарку.
— Не кури столько, — сказала она укоризненно, тоном заботливой жены.
— Что ты сказала?
— Сказала, что куришь слишком много. Одну за другой.
— Ах, вон оно что, благодарю за заботу. Идем!
Она с трудом стала подниматься, распрямляя плечи, отягощенные рюкзаком. Лицо у нее было белое, губы сжатые, глаза запавшие, почти ослепшие от ненависти.
Анджей тем временем шел через луг спокойной, твердой поступью здорового человека, и Зоська, прихрамывая и то и дело подтягивая спускавшиеся с плеч ремни рюкзака, едва поспевала за ним. Вскоре она сильно отстала. Анджей только раз обернулся. Убедившись, что Зоська идет, он пошел дальше, уже не заботясь более о ней.
Примерно посредине луга на пути его встретилось вязкое место, земля здесь была насыщена грунтовыми водами. Он мог не опасаться промочить ноги, башмаки на нем были прочные, туристские, однако свернул немного в сторону — поискать, где посуше. Но вскоре, сообразив, что это очень удлинит путь, пошел все же напрямик. Впрочем, уже через несколько шагов почва под ногами снова стала твердой. И тут слуха его достиг голос Зоськи: «О боже, Анджей!» Он встал, обернулся.
Зоська, пройдя всего несколько шагов по жидкой грязи, остановилась в нерешительности, теряя равновесие, по щиколотку в воде. Минуту она беспомощно озиралась вокруг, но когда увидела, что Анджей стоит спокойно, да еще на сухой почве — переменилась в лице.
