— По какому? — мать прикрыла глаза.
— Тебе какая печаль? — грубо сказал отец. — Давно не шпионила?
Мать испуганно посмотрела на Кольку, разрыдалась во весь голос, задохнулась, закрылась ладонями, сбросила на пол стакан с лимонадом и побежала в коридор, словно за ней кто-то гнался. Кольке стало страшно. Он побоялся, что отец догонит ее и изобьет. Но отец сидел неподвижно, опустив глаза и сжав в кулаки свои большие волосатые руки. Бабка шуршала салфетками. Наконец, отец встал.
— Поговори, поговори, — прошуршала бабка и всхлипнула, — по-людски надо, по-человечески…
— Осточертели вы мне, — тихо сказал отец, — вот вы у меня где сидите, — и провел ладонью по шее, словно отрезая себе голову.
— Поди погуляй, Коля, — приказала бабка, перестав всхлипывать, — потом доешь, поди погуляй…
Вечером, когда он уже разделся и собирался лечь спать, в комнату неслышно, будто кошка, проскользнула мать Вера. Накрашенные ресницы ее слиплись от слез и колышками торчали в разные стороны. У Кольки сразу же заболел живот.
— Коля, — ласково сказала мать, — тебе нравится жить здесь, дома?
— Нравится, — удивился Колька и положил обе руки на живот, чтобы было не так больно. — А чего?
— Ах, нравится, — вздохнула мать. — Ну, а где тебе больше нравится: здесь или в Сочи?
— Здесь, — сказал Колька и тут же испугался, потому что у матери опять полезли наружу глаза, — и в Сочи.
— Но ведь тебе же, наверное, было скучно в Сочи? — прошептала она. — Ведь папа же был все время занят в Сочи?
Дверь распахнулась, и отец — в белых трусах, босой и всклоченный, — вырос на пороге.
— Хватит! — заорал он и изо всей силы толкнул Кольку на кровать. — Оставь ребенка, идиотка!
Мать раскрыла рот и стала ловить им воздух, как рыба.
— Педагог сраный! — кричал отец. — Кащенко по тебе плачет! Вся в дедушку своего, княгиня!
Мать убежала, хлопнув дверью. Отец устало опустился на стул рядом с Колькой.
— Вот что, — сказал он и изо всех сил потер лоб ладонью. — Вот что: о Сочи ни слова. Понял меня?
Колька кивнул. Из глубины отцовских глаз выплыла белая Алла Аркадьевна. Сквозь прозрачную ткань купальника просвечивали соски. Она посмотрела на Кольку и лениво закачала рыжей головой.
— Понял меня? — строго повторил отец.
— Понял, — сказал Колька, глядя под ноги, — чего не понять…
Ночью он проснулся от грохота. Что-то покатилось, упало, разбилось. Над кроватью появилась бабушка Лариса в ярко-белом больничном халате и заплакала:
— Нет у тебя сердца, нет, нет! По-людски надо, по-человечески!
