— Клёво, — говорю ей. — Сейчас же 1734-й, помнишь? Пятьдесят процентов детей умирали при родах.
Она сдувает с лица прядь сырых волос и говорит:
— Я не об этом.
Лижу её посередине груди, вверх по горлу, и потом охватываю ртом её ухо. Продолжая гонять её на промокших пальцах, спрашиваю:
— Ну, какие же есть у тебя злые недуги, о которых мне следует знать?
Она тащит меня сзади в стороны, слюнявит палец во рту и говорит:
— Я верю в самопредохранение.
А я в ответ:
— Ну, клёво.
Говорю:
— Меня за это могут загрести, — и накатываю резинку на поршень.
Она пробирается мокрым пальчиком по моей трещине, шлёпает меня по жопе другой рукой и отзывается:
— А каково мне, представь?
Чтобы не кончить, думаю про дохлых крыс, гнилую капусту и выгребные ямы, говорю:
— Я в том смысле, что латекс не изобретут аж до следующего века.
Тыкаю кочергой в сторону четвероклассников и продолжаю:
— Эти маленькие мальчики обычно выбирались из трубы, покрытые чёрной сажей. И сажа въедалась в их руки, и коленки, и локти — а ни у кого не было мыла, поэтому они всё время ходили чёрными.
В те времена так у них проходили все жизни. Каждый день кто-то загонял их в трубу, и весь день они проводили, карабкаясь по ней в темноте, а сажа набивалась им в рот и нос; и они никогда не ходили в школу, и у них не было телевизора, или видеоигр, или коробочек сока манго-папайя; у них не было и музыки, и ничего на радиоуправлении, и ботинок, — и каждый день было одно и то же.
— Эти маленькие мальчики, — говорю, проводя кочергой вдоль толпы ребятишек. — Эти маленькие мальчики были совсем как вы. Они были совершенно точь-в-точь как вы.
Мои глаза проходят от одного малыша к другому, на мгновение ловя взгляд каждого.
— И однажды каждый маленький мальчик просыпался с воспалённым пятнышком на интимном месте. И эти воспалённые пятна не заживали. А потом они метастазировали, следуя вверх по семенным пузырькам в желудочный отдел каждого из маленьких мальчиков, и тогда, — говорю. — Было уже поздно.
Вот обрывки и осколки моего медфаковского образования.
И я рассказываю им, что иногда маленького мальчика пытались спасти, отрезая ему мошонку, но всё происходило до появления лекарств и больниц. В восемнадцатом веке опухоли такого типа обычно именовали «сажными бородавками».
— И вот такие сажные бородавки, — рассказываю детишкам. — Были первой изобретённой формой рака.
Потом спрашиваю: кто-нибудь знает, откуда название — «рак»?
Рук нет.
Говорю:
— Не заставляйте меня кого-нибудь вызвать.
