— Ну-ка сходи за ними! — крикнула девушка. Она стала совсем другим человеком. На спевках церковного хора, в тех местах, где ей полагалось петь соло, ударялась в слезы, и ее, чтобы не срывать репетицию, приходилось выводить наружу, на площадку для парковки машин. — Да живо, иначе так врежу, что не обрадуешься.
— Оставьте вы нас в покое, — сказала Джиллиан из безопасного укрытия за сестриной спиной. — Или нашлем на вас заклятие пострашней того!
Услышав это, девушка не стерпела. Она метнулась к Джиллиан, размахнулась, но удар пришелся по Салли. Он оказался так силен, что Салли качнулась назад, наступив ногой прямо на розмарин и вербену. Тетушки за окном забормотали заговор, которым их в детстве учили унимать куриный галдеж. Кур в загородке разгуливало тогда полным-полно, рябых и голенастых, но тетки взялись за них так рьяно, что они больше вообще не подавали голоса, — из-за чего их, между прочим, всех до единой и перетаскали по ночам бродячие собаки.
— Ой, — вырвалось у Джиллиан, когда она увидела, как досталось ее сестре. На щеке у Салли выступило багровое пятно, но заплакала от этого Джиллиан. — Гадкая! — крикнула она девушке из аптеки. — Просто гадина!
«Ты что, не слыхала? Ступай приведи мне теток!» — Так собиралась, по крайней мере, сказать девушка из аптечного магазина, но никто ничего не услышал. Изо рта у нее не вылетело ни звука. Ни звука, ни слова, и уж точно — никаких извинений. Она приложила руку к горлу, словно кто-то душил ее, хотя задыхалась она как раз из-за избытка той самой любви, которой ей прежде так безумно недоставало.
Салли, наблюдая за девушкой, видела, что лицо у нее помертвело от страха. Вышло так, что с тех пор девушка из аптечного магазина больше не разговаривала, лишь издавала изредка либо коротенькие звуки, похожие на голубиное воркование, либо, когда выходила из себя, — скрипучие вопли, точно курица с переполоху, когда за нею погнались, чтобы схватить — и в ощип ее и в духовку. Подруги из церковного хора оплакивали утрату ее чудесного голоса, однако стали со временем ее сторониться. Спина у девушки выгнулась, точно хребет у кошки, ступившей на раскаленные угли. На всякое доброе слово она в ответ закрывала уши руками и топала ножкой, как избалованный ребенок.
До конца жизни ей предстояло терпеть, что за нею ходит как привязанный мужчина со своей непомерной любовью, и не иметь возможности даже послать его подальше. Салли знала, что этой клиентке тетушки никогда уже не откроют дверь, приходи она стучаться к ним хоть тысячу раз. Снова требовать чего-то девушка не имела права. Она что, вообразила, будто любовь — это игрушка, милый пустячок, которым приятно позабавиться? Настоящая любовь опасна, заберет тебя изнутри и скрутит; зазеваешься, не ослабишь вовремя поводья — будешь ради нее готов пойти на что угодно. Была бы девушка из аптеки посообразительней, она вообще попросила бы не приворотное средство, а отворот. А так получила в конечном счете то, что хотела, и если сама не извлекла из этого урока, то кое-кто там, в огороде, извлек. Девочка, которой хватило ума пойти в дом, три раза повернуть ключ в замке и ни единой слезинки не пролить, нарезая лук, до того едкий, что другая из-за него проплакала бы всю ночь.
