Его одежда лежала рядом, на стуле.
Он поспешно оделся и выглянул в коридор. Вспомнил, что рядом находится вторая спальня. Он на цыпочках дошел до нее. Дверь была незаперта. Стивенс приоткрыл её и просунул голову.
Некоторое время он созерцал спящую Мистру. Во сне она выглядела необыкновенно юной. Она показалась ему даже моложе, чем он сначала думал. Сейчас ей можно было дать двадцать четыре — двадцать пять, чем тридцать лет.
Адвокат припомнил, что в течение этой долгой ночи она была крайне взвинчена. Но так и не смог восстановить в памяти, был ли он с ней вместе в этой комнате или в соседней. Зато в мыслях ясно видел, как Мистра много раз плакала и неоднократно что-то говорила ему про Большой Дом.
Большинство из сказанного ею растворилось в сплошной мгле. Но кое-что все же сохранилось и совершенно отчетливо. Вероятно, её слова так же безжалостно жгли ему мозг, как октли горло. Одна мысль об этих закрепившихся у него фразах повергла его в шок. Он уже собирался прикрыть дверь, но успел заметить, что Мистра, открыв глаза, сосредоточенно наблюдает за ним.
Да, да, она СЛЕДИЛА ЗА НИМ. Стивенс инстинктивно несколько подался назад. Тотчас же выражение в глазах Мистры изменилось. Они, глубоко запав, неистово запылали. Сейчас они очень походила на те, что были у нее, — весьма странные и необычные, — в тот момент, когда адвокат отключался под воздействием наркотика. Внезапно Стивенс узнал о её возрасте — больше, чем двадцать пять, больше, чем тридцать. Он вспомнил, что она упоминала о бессмертии… «Это старый-престарый Дом…», — лихорадочно шептала она в ночном мраке. Как если бы перед внутренним взором во всей своей беспощадности промелькнули какие-то скрытые циклы её жизни, пробудив в Мистре подернутые смертью видения. «Это старый-престарый Дом…»
Стоя в коридоре, Стивенс, наконец, уразумел, — и в этом у него теперь не было ни малейших сомнений, — в чем состояла тайна Старого Дома.
А когда до адвоката дошло, что она знала, что он разобрался в этом, то его встряхнула отдававшая холодом небытия дрожь. Она приподнялась в постели, как бы потянувшись к нему. Одеяло соскользнуло с её тела и словно бы растворилось. Глаза даже при солнечном свете опаляли двумя пышущими безумным огнем воронками. Мышцы лица и тела затвердели, придавая Мистре вид каменной статуи и обезображивая её своей неподвижностью.
Но эта какая-то неестественная реакция внезапно прекратилась. Она расслабилась. Снова откинулась в постели. Улыбнулась ему и лениво протянула:
