В этом-то тревожном состоянии духа я несколько дней спустя после пожара, пользуясь затянувшимся затишьем, опять отправился в гости к Воронкову. Он тоже поселился на боевом посту и готовился к худшему. Вдвоем мы вышли на кавальер Хорнова бастиона и встали на самом стыке фасов, у огромного шестидесятифунтового орудия.
На том берегу было самое подходящее пространство для вражеской артиллерии, а мы уже знали, что нарочно для осады Риги Бонапарт велел приготовить в Данциге специальный артиллерийский парк из ста тридцати тяжелых орудий, и как только корпус генерала Граверта окончательно освоится в Курляндии, тут же эти пушки и выстроятся напротив Рижской крепости и Цитадели. Это было делом одного или двух дней. Даже коли сгорят предместья, положения нашего это не облегчит — неприятелю не будет нужды перебираться на наш берег, он и пальбой со своего много беды нам наделает.
Река была пуста. Если еще месяц назад не разглядеть бы нам было другого берега из-за парусов и кораблей, то теперь мы могли им любоваться — да только радости сие не доставляло. Мы умственным взором уже видели там вражеские батареи. Шести канонерских лодок не хватило бы, чтобы отогнать неприятеля, даже самому опытному из адмиралов…
Васька смотрел на закат — и смотрел как-то чересчур внимательно.
— А что это там виднеется, барин? — спросил он меня, показывая пальцем в сторону речного устья.
— Ах, черт! — вскричал Воронков. — Они движутся и с моря! Надобно бежать, подымать тревогу!
Мы уставились друг на друга — кому бежать? Воронков был толст и задыхался на ходу, я же все еще прихрамывал и рисковал, споткнувшись, расшибить себе нос. Одна мысль посетила нас — стрелять и выстрелами своими переполошить крепость.
У меня был карабин со штыком — оружие, мне знакомое, которое полагалось рядовым гусарам. У Семёна — охотничье ружье. Не сговариваясь, мы сорвали с плеч своих карабин и ружье, дружно выстрелили вверх, и тут же раздалось заполошное «Ур-ра-а-а!». Вопил Васька, показывая пальцем вдаль.
— Ты сдурел?! — гневно вопросил я.
— Барин, барин! — вопил Васька. — Гляньте! Гляньте! Ур-ра-а-а! Он даже сорвал с головы шапку и подбросил ее ввысь.
Очень далеко я увидел наконец лучшее, что могло явиться в устье реки людям, ожидающим вражеского нападения. К нам приближался реющий над крошечными суденышками бело-синий андреевский флаг!
Мало в моей жизни выдавалось столь радостных мгновений.
— Наши! — заорал я. — Наши идут!
В порту уже собралась наша разношерстная рота, в которой служило и немало отставных моряков. Я не слишком с ними дружил, но сейчас наступил час общих радостных объятий — и я едва не кинулся прямо с коня на шею бывшему штурману Свирскому.
