«И этого жалкого типа Нина допускала к себе физически!?», — Перов почувствовал разочарование и досаду.
В этот момент из подъезда вышел толстый плотный капитан милиции, держащий одной рукой фуражку, а другой вытирающий платком вспотевший лоб.
«Местный участковый инспектор», — догадался Перов и не ошибся.
— Ну что, Никитич, жива Нинка-то?
— Да какое-там! Он её кухонным ножом сразу в сердце сразил. Остальные семь ран, мог бы и не наносить. Хорошо, хоть умерла сразу, не мучилась. Да расходитесь вы по домам. Что из трагедии зрелище делать?!
И немолодой участковый инспектор раздраженно махнул рукой, зная заранее, что любопытные к чужой беде люди все равно не разойдутся и ещё долго будут обсуждать чрезвычайное происшествие. Перов повернулся и побрел прочь. Здесь ему уже делать нечего. Странное ледяное спокойствие охватило его. Перов вышел к каналу и обессиленно облокотился на гранитный парапет. Солнечные блики искрились на поверхности воды, заставляя его зажмуриться. Внезапно показалось, что по поверхности канала, как спущенная по воде икона, плывет портрет девочки в широкополой шляпе. В какое-то мгновение её черты изменились и стали неумолимо напоминать лицо Нины. И не выдержав её грустно-упрекающего взгляда, Перов резко повернулся и направился в сторону Московского вокзала. Он обреченно сознавал, что возникшее в позолоченных солнцем мутных водах канала видение будет его преследовать всю оставшуюся жизнь.
Спуск до дверей подвала занял у него несколько секунд. Он был здесь не первый раз и даже с завязанными глазами мог уверенно пройти по каждой из двенадцати покрытых щербинами вечно влажных от сырости ступеней. Обостренное чувство опасности навечно отпечатало в его мозгу все вмятины на их желтоватой каменной поверхности.
Дверь, от резкого толчка заунывно застонав натянувшейся ржавой пружиной, словно нехотя приоткрылась, и в лицо ударил затхлый запах пыли непроветренного подвала в давно выселенном доме. Включив фонарик, он уверенно двинулся вперед, лавируя между железобетонными перегородками подземного лабиринта. В одном из дальних отсеков острый луч высветил самодельную лежанку бомжа: старый, с вылезшими пружинами серый матрац на деревянных ящиках. Сдвинув в сторону это сооружение, он достал коробку из-под обуви, и трясущимися от напряжения пальцами развязал толстый шпагат.
«Эти ребята точны, как всегда», — подумал он, дважды пересчитав десять зеленых шершавых бумажек по 100 долларов каждая. Затем нервным рывком расстегнул молнию кожаной спортивной сумки и вытащил обернутый промасленной бумагой сверток. Раскрытая коробка, словно ловушка, ждала очередную жертву. Но после увиденной накануне страшной картины ему нелегко было решиться отправить смертоносный груз по назначению. «Ну я же делаю это в последний раз!», — убеждал он себя. И все же продолжал медлить.
