«Теперь оставшийся один в доме Григорьев уж точно не сдастся: ему терять нечего. Ах черт! Как все неудачно сложилось»…
Его размышления прервал сильный толчок под локоть: «Разреши, полковник, мне потолковать с Петькой. Тебе не удалось, так, может быть, я договориться сумею». «Этого делать никак нельзя. Он может взять брата в заложники, и тогда все осложнится», — промелькнуло в голове от полковника. Но, не давая ему опомниться, Николай перескочил через каменную кладку ограды, и решительно направился через площадь к дому. Полковник повелительно остановил своих подчиненных, готовых ринуться вслед и остановить Николая: теперь уже поздно. Все замерли с тревогой, ожидая выстрела. Но все было тихо. Подойдя вплотную к дому, Николай резко подтянулся и по-солдатски ловко перекинул свое тело через подоконник.
Томительно текло время. Выстрел, раздавшийся из дома, больно ударил по нервам. Полковник напряженно всматривался в окно. Когда из проема высунулся Николай и призывно махнул рукой, полковник облегченно вздохнул и со своими ребятами поспешил к дому. Труп Петра лежал посреди комнаты. У него бала прострелена грудь. На левом виске темнела свежая ссадина. Полковник бросил быстрый взгляд на стоящего в углу Николая. Так и есть: пальца на правой руке распухли, и он их, болезненно морщась массирует. И полковник поспешно, словно уверяя себя и своих ребят, делает категорическое заключение: «Явное самоубийство!»
Стараясь не встречаться с ним взглядом, Николай отворачивается. Желая его утешить, полковник подходит и трогает Николая за плечо. Но Николай останавливает его: «Не надо, полковник. Так лучше для всех: и матери не страдать от позора перед людьми на суде, и он сам отмучился, и людей мучить больше не будет. А меня утешать не надо. Я был с ним рядом с детства. Один раз на рыбалке пацаненком он зацепил крючок удочки за штаны и со слезами умолял отцепить его, чтобы мать не ругалась за порванную обновку. Вот такого его беспомощного и в слезах я сейчас жалею. А это, — он хотел заставить себя взглянуть в сторону лежащего безжизненного тела, но не смог, — это не он, а другой — чужой, которого я не знаю и знать не хочу». Николай безутешно машет рукой и механически направляется к окну. Полковник хочет указать ему на возможность выйти, как и положено, через дверь. Но не решается, и Николай, легко выпрыгнув из окна, идет через площадь туда, где бьется в объятиях сестры в истеричных рыданиях мать.
