Был у нас летчик, который страдал неустойчивостью кровяного давления. Когда врач несколько раз отстранил его по этому поводу от полетов, давление стало немедленно повышаться, стоило ему только приблизиться к этому врачу. Чтобы исключить этот психологический эффект, давление у этого летчика стала измерять медицинская сестра в соседней комнате. Может показаться, что я наговариваю на летчиков, представляя их в ложном свете. Это совсем не так, просто я поставил перед собой задачу быть объективным. То, о чем я сейчас говорю, объективно вытекает из отношения летчиков к своей профессии. Летчики беззаветно преданы ей, но над ними, как Дамоклов меч висит всю жизнь над головой опасность быть списанными с летной работы. Небольшие изменения в состоянии здоровья, последствия перенесенного заболевания, случайная травма и т.д. уже могут служить основанием для запрета заниматься любимым делом. И, что греха таить, иногда эти строгости чрезмерны в официальных документах, а иногда при малейшем подозрении на возникшее отклонение от нормы и сам авиационный врач, чтобы застраховать себя, преувеличивает опасность и безжалостно обрывает летную карьеру подчас на самом взлете. Постоянная опасность выйти из заданных параметров делает некоторых летчиков мнительными, заставляет постоянно прислушиваться к себе, а это вызывает психические травмы, усугубляющие только появившиеся ростки болезни. При этом летчик не только не идет за советом к авиационному врачу, а по возможности избегает этой встречи, ищет порой путь избавления от недуга на стороне. Я не берусь дать точный рецепт, как нужно действовать авиационным врачам и их пациентам, чтобы если не устранить, то сгладить подобные психологические мытарства летчиков. Специалистам-психологам есть над чем здесь поработать. Меня лично эта психология почти не коснулась, так как до самого конца летной работы (почти до 50 лет) здоровье в основном было в норме. Хотя один ложный сбой был, но и он доставил мне немало хлопот. Был я в отпуске, когда в полк приехала врачебно-летная комиссия и большинство летчиков прошло ее. Остатки, не прошедшие свою комиссию, были направлены в городскую поликлинику. Сидели мы там, в прокуренном коридоре, часа два, и, как раз перед тем, как меня вызвал терапевт, вдруг почувствовал, что сердце как-то сильно заколотилось. Я ощущал это прямо грудью, хотя раньше никогда присутствия сердца не замечал. Врач, послушав меня, так и сказал: «Что-то у вас сердце так колотится?» Я ответил, что ощутил это только перед входом в кабинет, а раньше ничего подобного не было. Подумав о возможной причине, вспомнил, что все лето зарядку делал с двумя пудовыми гирями. Может, перегрузил сердце? Врач признал меня годным, но гири порекомендовал оставить. И вот тут-то началась «психология». Шли дни, а я все чувствовал свое сердце. Причем, когда, услышав сердцебиение, брался за пульс — неизменно насчитывал не менее 100 ударов в минуту. Я был в ужасе: настоящая летная работа только начиналась. Что было делать? Идти к своему врачу? Одна мысль о том, что спишут, была невыносима. А если врач скажет нет — возврата уже не будет. И я решил сделать провокацию. Каждое утро (благо, тогда была введена ежедневная утренняя физподготовка) я начал гонять в баскетбол, решив, что если сердце действительно больное — это скажется сразу. Если же болезнь я выдумал, значит все пройдет. И все прошло. После этого на очередном медосмотре врач не нашел никаких изъянов. А поддайся мнительности, и мнимый порок мог бы обернуться фактическим. И был бы исход таким же благополучным, если сразу пожаловался врачу, — не уверен.
