Смерть — разве это настоящая боль? Немного страдания… Шипящие в огне волосы, обожженная плоть… Дыхание, перехваченное тяжелым масленым дымом… Немного боли… Нет, все равно страшно. Но предательство — больнее. Оно отравляет последние ее минуты перед казнью. Мешает уйти из жизни спокойно…
— На костер ведьму! — рев толпы, прорвавшись сквозь ветхие стены сарая, заставил ее вздрогнуть. Похоже, свечка ее жизни догорает. Дверь распахнулась.
— Вставай, стерва, — это Опарь. — Пошли.
Он грубо рванул ее за руку. Лани с трудом поднялась. Она уже не сопротивлялась — зачем? Не осталось ни сил, ни желания.
— Полегче, парень, — а это уже Шарап. — Она пусть и ведьма, а нам людями должно оставаться. Пошли, девка.
Вот так. Людями, значит. Девка, значит. Не светлячок, не солнышко, как раньше. Девка. Ведьма. Но оставаться — людями.
Собрав все силы, она сумела не заплакать. Вышла с гордо поднятой головой. Так ей казалось. Лицо в крови, на скуле синяк. Зубы, впившиеся в нижнюю губу. Удержаться. Не заплакать, на радость подонкам. Выстоять.
Кострище уже готово. Все, как полагается — вязанки дров, хворост для растопки. Врытый ствол — едва ли не толще ее. Помост — чтобы все увидели казнь получше.
Ее привязали к столбу. Вперед вышел священник, кругленький, благообразный.
— Грехи твои велики, ведьма! Покайся перед Творцом, ибо и для тебя не закрыты врата царствия Небесного! Покайся, ведьма!
Его взгляд так и норовит сползти на полуобнаженную грудь. Чертов святоша!
Лани плюнула в сторону — чтобы ее слюна не осквернилась прикосновением к этому отвратительному похотливому существу — и ответила ругательством, из тех что бросают люди, когда боль терпеть уже невозможно. И с мстительным удовольствием увидела, как перекосилась рожа святоши, словно он сглотнул что-то непотребное.
— На костер ведьму!
— В огонь! — неслаженно откликнулась толпа. — Жги, жги!
Староста подал преподобному факел. Тот зашлепал губами — молился — но за гулом толпы слов было не услышать. Лани скользнула взглядом по толпе. Горящие в праведном гневе глаза, перекошенные рты, сжатые в кулаки руки. «Людями остаться», да, дядька Шарап?
Где-то далеко в лесу завыл в скорби волк. Чапа! Он не придет, волки боятся людских толп, да и огня тоже боятся. Но он с ней, сочувствует, скорбит… Маленькое серое сердце рвется от горя. Волк — хороший человек. Верный друг. А люди…
Священник закончил молиться.
— Сим предаю ведьму злокозненную в руки Творца для Суда его и наказания посредством пламени огненного, ибо огонь — свят, он очистит душу ея от скверны…
