Сон Майкла Гэбриэла внезапно перешел в кошмар. Хуже того, этот кошмар был жестокой шуткой его подсознания, периодически повторяющейся, возвращавшей его к болезненно печальным моментам прошлого, которое никак не желало отпускать.
Он снова в Перу, он снова мальчик, ему еще нет двенадцати. Он смотрит в окно своей спальни на дремлющую деревню Инхенио, слушая приглушенное бормотание, доносящееся из соседней комнаты. Он слышит, как его отец говорит по-испански с терапевтом. Слышит, как его отец всхлипывает.
Смежная дверь открывается.
— Майкл, зайди, пожалуйста.
Мик ощущает запах. Это прогорклая вонь, вонь пропитанных потом простыней и лекарств из капельниц, вонь рвоты, боли — это запах человеческих страданий.
Его мать лежит на кровати, ее лицо болезненно-желтого цвета. Она смотрит на него запавшими глазами и слабо сжимает его ладонь.
— Майкл, доктор научит тебя, как вводить матери лекарства. Очень важно, чтобы ты был внимательным и запомнил все правильно.
Седоволосый врач оглядывает его с ног до головы.
— Он слишком молод. Сеньор…
— Покажите ему.
Врач отбрасывает простыню, открывая вшитый в забинтованное правое плечо матери постоянный подкожный порт для инъекций.
Мик видит трубку катетера и замирает от страха.
— Папа, пожалуйста, а не может сиделка…
— Мы больше не можем позволить себе нанимать сиделку, мне нужно закончить работу в Наска. Мы говорили об этом, сын. Ты сможешь. Я буду дома каждый вечер. А теперь сконцентрируйся, сфокусируйся на том, что тебе покажет доктор.
Мик стоит у кровати и смотрит на врача, пока тот наполняет шприц морфином. Он запоминает дозировку, затем чувствует, как скручивается узлом его желудок, когда игла входит в катетер и глаза матери закатываются под лоб…
