Но вот еще одна загадка: время созревания официальной идеи о вредительской деятельности Зиновьева и Каменева. Через три с чем-то года после выстрела, незадолго до последнего, мартовского 1938 года, процесса над “бандой” Бухарина, на очных ставках и с трибун стали утверждать, что чуть ли не в Москве еще 1 декабря 1934 года Вождь уже заподозрил Зиновьева в предательстве. Так-то оно, возможно, и было, но 6 декабря на похоронах Кирова в Москве Молотов все еще бубнил о белогвардейцах. Следствие велось в глубочайшей тайне, намек Вождя в узком кругу о виновности Зиновьева и Каменева так, кажется, и остался не услышанным. Лишь 15 декабря Жданов с трибуны оповещает ленинградский партийный актив о выдающемся открытии: руку Николаева направили сторонники и последователи Зиновьева-Каменева. В прессе — молчок, какая-то странная медлительность, стеснительность, что ли, неуверенность… Лишь “Ленинградская правда” отважилась — не без толчка из Москвы, конечно, — подтвердить новость. На следующий день Агранов приводит в докладе — для еще более суженного ленинградского актива — детали, подробности зловещего заговора против Кирова. И вновь — тишина: “Ленинградская правда” — не та колокольня, с которой бьют набат. А главные московские звонари (Мехлис и Бухарин, редакторы “Правды” и “Известий”) бездействуют. И лишь после расстрела четырнадцати заговорщиков бухнула московская “Правда”, начинается кампания против Зиновьева.
Итак, 1 или 2 декабря брошена мысль о враге и необходимости расправы с ним. Но только 15 декабря враг обозначен. Две недели раздумий.
Тут-то и начали проявляться особенности натуры Сталина, имевшие фатальные последствия для страны.
Ибо не в том беда России, что Сталин — диктатор. Издыхающая в 1917 году держава демократии не приняла бы, и не первым в ее истории безжалостным властителем оказался Сталин. И не в том беда России, что диктатор — грузин, представитель нации, по разгильдяйскому вольнолюбию превосходящей русскую. И не в том даже, что на Руси самодержавно хозяйничал малограмотный смерд: цари тоже не отличались обширными знаниями да порой и вели себя безобразно. (Невежество главы государства — не порок, а добродетель, высшая мудрость, пожалуй: чтобы управлять страной, надо всего лишь не казаться на людях неотесанным болваном, а уж эпоха постарается, эпоха наполнит пустоту народного избранника образами времен текущих и прошедших, президенты станут смотреться глубже, значительнее того, чем они есть, — так видится народу любимый артист, набитый трухою прежних ролей и годами их исполнения, аурой прошлого.)
