– напомнила она.
– Дело не в возрасте, Вин, а в твоей неопытности и доверчивости: А я тогда был уже вполне взрослым парнем и не имел права вести себя так безответственно. Но я так хотел тебя.
Вин не верила своим ушам.
– Но ведь беременная я тебе совсем не нравилась. Тебе глядеть на меня было тошно. А в постели…
– Антипатию вызывала не ты, – признался Джеймс. – Я сам себя ненавидел.
– А как ты злился, когда родился Чарли! Когда я плакала, когда…
– Да не на тебя я злился, Вин, а на одного себя! В нашем незадавшемся браке виноват я. Твои родные тоже так считали, и не без оснований. Когда ты объявила, что больше меня не любишь, и потребовала развода, я понял их правоту. Нельзя было лишать тебя юности и свободы. Я согласился на развод и уехал подальше для того, чтобы ты могла начать жизнь заново, повзрослеть и… сделать правильный выбор. Конечно, мне было очень тяжело, и с тех пор легче не стало.
Мать и отец посылали мне фотографии, твои родственники тоже писали, но с каждым годом я тосковал по тебе все больше. Потом, когда Чарли исполнилось шесть лет, мои родители прислали письмо, написанное им, – вернее, рождественскую открытку, которую он сам нарисовал, – и я не выдержал… Мне захотелось увидеть его и… тебя.
Вин сглотнула слюну. Она помнила то Рождество. Это произошло как раз перед тем, как родители Джеймса ушли на пенсию. Чарли все чаще спрашивал о Джеймсе, она отвечала на его вопросы, стараясь не ранить ребенка. Она вспомнила, как плакала, когда сын показал ей самодельную открытку – «для папочки», – и с каким облегчением вздохнула, когда эта открытка исчезла.
– Теперь ты понимаешь, почему мне нельзя оставаться. Дело не в Чарли. Я просто не мыслю себя без твоей любви. Я так завидовал твоему патрону, завидовал и ревновал. Где-то в глубине души я не могу признать, что ты не принадлежишь мне.
– Удивительно, – мягко заметила Вин, – но я чувствую то же самое.
Джеймс смотрел на нее выжидающе: в его взоре сомнение постепенно сменялось надеждой.
Медленно, с часто бьющимся сердцем Вин встала на цыпочки и ладонями дотронулась до его щек. Нежно, представив, будто это страдающий от боли Чарли, погладила и поцеловала.
Только это был не Чарли, и нежные поцелуи – совсем не то, чего она желала. Не переставая дрожать, она нашла его рот и кончиком языка облизала его губы. Раньше она себе такого не позволяла и тут же испугалась собственной смелости. На мгновение ей даже показалось, что все это обман и никаких его признаний в любви не было.
