…В баре царил полумрак. Это хорошо, потому что в такой обстановке толком не разглядеть было окружающих лиц. Точнее — морд.
Бар назывался «Корявая пустошь». Более дурацкого названия трудно было придумать. Пустошь? Корявая?! Мозги корявые, а не пустошь! У того, кто такое название родил.
Бар располагался на окраине города, в районе новой застройки. Заселенные уже дома соседствовали тут со строительными площадками, огороженными высокими заборами из бетонных плит. Асфальт имелся только чисто теоретически. Фонарей на улицах не было. Гнусное место, одним словом.
Да и в самом баре было не менее гнусно. Куча шпаны, какие-то размалеванные девки, духота, шум. И пиво гнусное, тепловатое. И бармен. И…
Я уставился на сидевшую возле стойки девушку. Эта-то откуда здесь взялась? Если по виду судить, то таким тут как раз не место…
И вдруг я понял, что это мой шанс. И упускать его нельзя.
Быстренько снимаюсь с места, беру курс на девушку. Подхожу. Смотрю.
Длинные светлые волосы — легкие, нежные. Кажется, подуй на них — облаком взлетят;
— Не подскажете, который сейчас час? — спрашиваю.
Ну, она, естественно, окидывает меня тоскливо-утомленным взглядом — еще бы, после такой банальности, — и тычет пальцем в стену, на которой висят часы.
— Ага, — удовлетворенно говорю я, — без пяти час. А это местное время? Или по Гринвичу?
Девушка удивленно приподнимает брови.
— А то я сам не местный, я из этого… как его?., из Гринвича, — продолжаю я. — Мы тут с ним в ресторане были, а он не рассчитал своих сил и теперь не знает, который час…
— Кто не знает?! — спросила девушка. Голос у нее был тихий, грудной, совершенно не вязавшийся с внешностью.
— Кто? — глупо переспросил я. — Гринвич. Я же говорю, что мы с ним вместе приехали.
Было заметно, что она пыталась сдержать улыбку. Но получилось это у нее не очень-то хорошо. Окрыленный эффектом, я уже хотел выдать следующую порцию белиберды, но меня осторожно похлопали по плечу.
Оборачиваюсь. Двое. Стоят. Морды — хуже не встречал.
— Приятель, валил бы ты отсюда на хрен, — миролюбиво говорит один.
— Ага, — киваю я, — щас! Только шнурки поглажу.
— Это чужая женщина, не твоя, — презрительно цедит второй. Видно, что слова ему удается подбирать с большим трудом.
— Пошел ты… — отвечаю я.
— Ну, сука!.. — мгновенно звереет тот.
Первый тоже звереет, но молча, без слов. Он протягивает свою волосатую лапищу, чтобы схватить меня за грудки. И тут я его бью. Сильно бью, некрасиво, два раза. Коленом в пах и тем же коленом по морде — когда он, охнув, сгибается.
