Не так давно, когда ей было уже около четырех лет, мы впервые расстались на несколько дней. Мне пришлось уехать по неотложному делу, а взять ее с собой не было никакой возможности. Разлука стоила нам обеим немалых переживаний, но самое главное, оказывается, ожидало меня уже после моего возвращения.
Мы с мужем пришли домой рано утром — благо от Московского вокзала до нас совсем недалеко. Собаки встретили нас радостно, как всегда, но Джинка была чуточку холоднее обычного. Как будто и приласкалась, и поздоровалась, но той бурной радости, какой я ожидала, не было и в помине. Я не обиделась, я вообще крайне редко на нее обижаюсь, но мне это показалось странным. Мы прилегли подремать после неважной ночи в поезде. Джинка, как обычно, пристроилась у меня под бочком. Я чувствовала в ней какое-то странное оцепенение, как бывает у собак при легком наркозе, и в ауре все ее эмоции задавлены были волей и дисциплиной.
Отдохнув с дороги, я отправилась ненадолго в магазин, а когда вернулась… Вот тут Джина встретила меня по-настоящему! Тут было все: и прыжки, и ласки, и радостное, нежное, особое собачье «мурлыканье». Я думаю, утреннее наше возвращение было для нее такой неожиданностью (хотя я говорила ей по телефону из Рязани, что скоро вернусь, и она отвечала мне ласковым урчанием), что она не успела отойти от того самого «анабиоза», в котором приказала себе находиться в продолжение нашей разлуки. А может быть, она боялась, что я вот-вот снова исчезну. И только после моего прихода из магазина она поверила наконец, что я по-настоящему дома, что снова буду уходить и возвращаться, как всегда.
Пожалуй, надо рассказать вам, как именно мы с ней общаемся. Вот эпизод, который произошел недавно и не вызвал бы у меня никакого удивления, если бы не изумилась присутствовавшая при этом приятельница.
Сын одевает собак для прогулки, но Джинке, уютно устроившейся возле меня на диване, идти не хочется. Собираясь испечь к вечернему чаю кексик или печенье, я говорю:
— Ты погуляешь с Юрой, а потом я пойду готовить, и ты будешь мне помогать.
Помощь собак при стряпне состоит обычно в «предварительном мытье посуды», а потому я отчетливо представляю себе желтую кастрюлю, в которой обычно замешиваю тесто, стоящей на полу и изготовленной для вылизывания.
Джинка переспрашивает: пристально глядя мне в глаза, она чуть высовывает язычок и имитирует облизывание. Я подтверждаю:
— Да, вкусное!
Она, успокоившись, идет гулять, но едва вернувшись, теребит меня до тех пор, пока я не прерываю увлекательную болтовню и не ухожу на кухню. А ведь если бы она не поняла и просто просила чего-нибудь вкусненького, она не ушла бы с сыном, а потащила бы меня, как бывает, прямиком к холодильнику. Нечего и говорить, что кастрюлей она после этого не поделилась ни с кем и вылизала ее на совесть.
