Единственное, что не вполне ладится у нашего парня — это задержание нарушителя. Он исправно идет на «дреску», хватает, как положено, полной пастью, но дальше начинаются азартные щенячьи игры. Да и где ему взять, в юном его возрасте, необходимую для этого злобность? А он и зла-то от людей никогда в жизни не видел.
— Ты не волнуйся, — утешает меня Попов. — Обозлить собаку можно за пару дней. Только не хочу я пока его злить. Пес будет мощный, ты же сама с ним потом не справишься. Будет то, что называют необоснованной злобностью. Погоди, само с возрастом образуется.
Мне бы уже тогда следовало понять, что главное для охранной собаки — это вовсе не злость, а ум и способность взять на себя ответственность за членов своей стаи. За всю свою жизнь Черный пускал в ход зубы лишь дважды или трижды, твердо соблюдая самолично установленные для себя пределы необходимой обороны. Он придумывал хитрейшие способы выиграть схватку, не начиная ее — и скольких же неприятностей я избежала благодаря этой его мудрости. Спасибо тебе, Лешка Попов, что не торопился его злить!
А как загораются у Черного глаза, когда дело доходит до обыска местности! Это ведь те же самые игры, что и дома, только искать надо уже не свои собственные игрушки да вкусные кусочки, а палочки, используемые также для апортировки, и набитые ватой мешочки. Да и выбрать из груды мелких вещей, вынутых из карманов и сумок присутствующих, ту, которая пахнет нужным человеком, тоже дело не так трудное, как интересное. Работает малыш с необычайным увлечением, а я с удовольствием наблюдаю за ним и за другими собаками. Вот они, «университеты» зоопсихолога! Затрудняюсь определить, кому эти занятия принесли больше пользы — моей собаке или мне самой. И сыну, который благодаря этой первой своей «собачьей работе», обрел свою нынешнюю специальность.
После первых занятий пес наш приезжал домой совершенно вымотанным. Я бросалась к миске, чтобы поскорее его накормить, но ему было не до еды. Он валился, как подрубленный, на пол и засыпал, не успев улечься как следует. Только через час-другой, немножко очухавшись, он поднимался, сомнамбулически покачиваясь на неверных со сна ногах, брел к миске, просыпаясь ровно настолько, чтоб не подавиться мясом, и опять укладывался спать, уже чуточку поудобнее. Через месяц, привыкнув к нагрузкам, он уже не торопился домой. Я, признаться, на подходе к дому еле ноги переставляла, а он просил еще хоть немножко погулять во дворе с приятелями.
