Затем мы поговорили о том художнике, которым Слотски занимался в настоящий момент, о молодом Моно; он спросил, что я о нем думаю. Я сказал, что лучшей характеристикой будет слово «обои», он рассмеялся. Марк воображает, что я выступаю против нерепрезентативного искусства из принципа, как Том Вулф,[46] — мне так и не удалось объяснить ему, что это не так, — и он довольно долго распространялся о динамичных ценностях и скрытой мудрости обоев этого парня. Затем он поинтересовался, как у меня дела, я рассказал ему про фиаско с «Вэнити фейр», умолчав про сцену у Лотты, — Марк всегда хотел, чтобы я сотрудничал с ним, а я упрямо отказываюсь, и не спрашивай почему.
Я признался, не стесняясь, что сижу по уши в дерьме, в яме тысяч на пятьдесят, на что Марк сказал, что он только что вернулся из Европы, где покупал картины, и стал рассказывать про гостиницы, про роскошную жизнь — совершенно бестолковый тип, это точно, но я уже давно его знаю. Я спросил, что он купил, и он ответил, что приобрел одну очень милую небольшую работу Сересо и пару картин учеников Караваджо, о которых я не слышал, а также несколько рисунков якобы Тьеполо, почти таких же хороших, как подлинники, — тут он рассмеялся, сказал, что это шутка, но в его деле нужно быть акулой, все пытаются всучить пропавшую работу Рубенса, и я сказал, что у него очень опасная жизнь.
Потом Слотски спросил, могу ли я писать фрески, и я ответил, что уже давно этим не занимался, с тех самых пор, как подростком работал вместе с отцом в семинарии Святого Антония на Лонг-Айленде, а почему он об этом спрашивает? Тогда Марк сказал, что у него есть для меня одно заманчивое предложение, если только я смогу вырваться в Европу. Один итальянский набоб, с которым он познакомился в Венеции, купил дворец с потолками росписи Тьеполо в плохом состоянии, точнее, попросту разрушенными, и Марк может меня ему порекомендовать. И я сказал, что меня это не интересует, а он ответил, что я не спросил сколько.
Я спросил, и он сказал: сто пятьдесят «кусков». При этом у него в глазах появилось выражение «вот я и поймал тебя на крючок», от которого меня едва не вывернуло, и я сказал, что, возможно, это предложение меня и заинтересует, но только придется подождать по крайней мере до Рождества, потому что я связан участием в исследованиях одного препарата, которые проводит Шелли Зубкофф. Услышав фамилию, Слотски рассмеялся и сказал, как тесен этот мир, а затем расспросил про эти исследования, и я рассказал ему о том, что произошло, когда я был под воздействием препарата. Тут Марк выжал из меня досуха все, что мне было об этом известно, и это показалось мне странным, потому что он в основном говорит о себе и о своих экспериментах. Он сказал, что это, наверное, страшная шутка, и я с ним согласился, но все равно хочу продолжать, поскольку это оказывает такое влияние на мою работу.
