— В каких сберкассах были помещены вклады?
— Да не помню я. Не помню я, значит, в какую кассу клала.
Я с удивлением воззрился на нее:
— То есть как не помните? Не помните сберкассу, в которой храните четыре с половиной тысячи?
— Вот и не помню! Да и чего мне помнить было, когда там на книжке, значит, написано было — и номер и адрес! Кто же знал, что из обэхэеса эти, ну, то есть, я говорю, аферисты самые, заявятся…
И она снова зарыдала — искренне, горестно, ненавидяще. Вот так же она рыдала десять лет тому назад, когда молоденький лейтенант Тихонов опечатывал ее пивной ларек на станции Лианозово, в котором оказалось «левых» сорок килограммов красной икры. По стоимости сорока килограммов кетовой икры хищение тянуло на часть вторую статьи девяносто второй Уголовного кодекса — от пяти до десяти лет. Тогда Пачкалина, которая в те времена еще была не Пачкалина, а Краснухина, а среди завсегдатаев ее забегаловки больше была известна под прозвищем Катька-Катафалк, стала объяснять мне со всеми своими бесконечными «как говорится, конечно, значит», что икры здесь не сорок килограммов, а только двадцать — остальное пиво, и я совсем не мог сообразить, при чем здесь пиво, пока после ста повторов не уяснил, что, как говорится-конечно-значит, пиво, налитое в кетовую икру, начинает подбраживать, впитывается, каждая икринка набухает и становится еще аппетитнее. И тут надо только постараться мгновенно распродать товар, чтобы он весь не прокис, лучше всего на бутербродах: порция слишком мала, чтобы испортить желудок, а самый бережливый не станет держать впрок. Вместе с мрачным мужчиной из торгинспекции и общественным контролером я снял остатки, изъял кассу и опечатал ларек — вот тогда Краснухина зло и испуганно зарыдала басом. Я привез ее в райотдел милиции и больше не видел — мне подкинули какое-то другое дело. А теперь она была потерпевшей. Одинокая женщина, оператор в котельной, а попросту говоря — кочегар, у которой мошенники изъяли два драгоценных кольца, серьги, каракулевое манто и на четыре с половиной тысячи сберкнижек… Я долго барабанил пальцами по столу, потом спросил:
— Объясните мне, Екатерина Федоровна, такую несуразность: как же это получается, что к вам, одинокой, бедной женщине, честной труженице, приходят якобы из милиции, производят обыск и изымают более чем на десять тысяч ценностей, и вы, рабочий человек, которому нечего терять и некого бояться, не говоря худого слова, все это отдаете им?
