Одноногий выл. Но не потому, что его пытали, просто Скальпель подступал к нему с таким видом, что любой начнет икать от страха. К тому же в каждой руке его было по ножу, в одной — длинный и широкий, в другой — маленький и узкий.
Филин в Зоне говорил мало, особенно сразу после возвращения из-за Периметра, за него приказы отдавал Боцман, всегда тонко угадывающий настроения, желания и мысли главаря. И сейчас Боцман крикнул:
— Эй, стой!
Скальпель сделал еще пару шагов, повернулся, склонив к плечу голову и покачивая ножами.
— Что? — скрипуче спросил он.
Гадюка бесшумно приблизился к поддону, разглядывая Одноногого. Тот заныл:
— Я все скажу! Только не пускайте его ко мне! Между Боцманом и Филином просунулся Красавчик и наябедничал:
— Да он давно готов сказать. Только Скальпелю это зачем? Ему другое интересно — что у терпилы под кожей.
Скальпель в ответ покачал ножами. Пальцы его непрерывно шевелились, перехватывали рукояти то выше, то ниже, сгибались в суставах, поглаживали лезвия — Все скажу! — всхлипнул Одноногий.
— Все мне не надо, — ответил Филин. — Про Логово расскажи.
Подойдя к поддону, он убедился, что лежащий на нем человек с одутловатым лицом запойного пьяницы находится при смерти. Скальпель шагнул следом, обозленный Филин повернулся и толкнул его в костистую грудь.
— Он же кончается уже! Если б я позже вернулся… Скальпель покачал головой:
— Жив, жив.
— Жив! Еле-еле душа в теле. Так, Боцман, останься, остальные пошли вон отсюда.
Когда выскользнувший последним Гадюка прикрыл за собой дверь. Филин снова повернулся к поддону. Одноногий стонал, пуская розовые пузыри. За окном тихо стучали, стрекотали и скрипели. А в комнате шептали. Нет, не Боцман — он стоял молча. И не Филин. И уж точно не отдающий Зоне душу Одноногий. Эту часть дома наполняли призраки убитых бандой людей: они смутными силуэтами проползали под потолком, скалились из щелей, их разинутые в немом крике рты корячились в окне, из теней глядели мертвые глаза. Сгорбленные серые фигуры толпились в углах, и кто-то совсем уж страшный, длинный, тощий, как смерть, и без кожи прятался в штабеле досок, на которых спал Скальпель, иногда ворочался там, булькал горлом и неслышно постанывал.
Боцман ежился, исподтишка оглядываясь, а Филина все это не пугало. Наоборот, ему на обратной стороне схрона было хорошо, здесь он напитывался темной энергией, становился сильнее. Не меньше трети призраков составляли его жертвы — те, кого убил он лично, еще треть была делом рук Скальпеля, оставшиеся — остальной банды.
