, ни просто бесчестных людей — и не нужно будет много ни полицейских, ни чиновников, ни политиков, ни военных, ни юристов, то есть много того, что называется государством. Но когда скорее дурных, нежели добрых, людей в стране очень много, то создается положение, при котором лишь незначительная часть людей честно, без ненависти и зависти к ближнему и стремления его подавить работает, а огромная — убивает, грабит, разоряет, сажает в тюрьмы, позорит и охраняет друг друга и друг от друга. Однако поскольку эти люди сами боятся быть ежеминутно убитыми, разоренными, посаженными в тюрьму и т.д., в стране их усилиями устанавливается пусть и относительный, но порядок — порядок, основанный на равновесии зла: ты не убиваешь и публично не оскорбляешь меня не потому, что ты разумный и добрый человек, а потому, что боишься, как бы я или мои однодельцы не убили или не оскорбили тебя (Моисей:
Слушай, Израиль. Какой кто сделает вред ближнему своему, тем должно отплатить ему: душу за душу, око за око, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу).
Такую же картину отец Михаил предполагал и в отношениях между многими государствами; картина эта омрачена была тем, что многие небольшие, возможно, с преобладанием добра в душах своих подданных, государства вынуждены были из страха перед нападением своего более дурного, нежели доброго, соседа вступать в международные военные блоки и тем самым отягощать чаши весов, на которых устанавливалось всемирное равновесие зла, — подобно тому, как честный, но недалекий обыватель голосует за бесчестную партию, чтобы уравновесить другую, еще более в его понимании бесчестную.
Итог отца Михаила был таков. Мир (и Мiр, и мир) в значительной степени — никто не может сказать, какой, — держится равновесием зла. Исторический опыт, наука и здравый смысл показывают, что мир, поддерживаемый равновесием зла, как состояние в принципе неустойчив и исторически долго сохраняться не может. Если он на значительной (а в дальнейшем достаточно будет и незначительной) части Земли нарушится, то при существующих и грядущих орудиях уничтожения человеческий род прейдет. (Заметим в скобках, что отец Михаил был в исповедовании Писания чистым “евангелистом”: он и откровение Иоанна — Апокалипсис, исходящий от Бога, — за Откровение не признавал: он допускал “человеческий” Апокалипсис.) Если в Мiре не уменьшится количество зла, если мир будет держаться более равновесием зла, нежели преобладанием добра, — этот Мiр погибнет. Бог не спасет; даже Блаженный Августин признавал: “Бог мог создать нас без нас, но спасти нас без нас он не может”. Его антипод, великий Пелагий, в своей ереси выражался более энергически: “Человек сам грешит, сам спасается” (отец Михаил был более с ним согласен; по первому возглашению православного чина — анафема). Две тысячи лет назад, когда самым страшным оружием была стрелявшая обломками скал баллиста, Иисус прозревал, что спасти человечество от самого себя может только уменьшение зла в душах и поступках людей, и заповедал:
