— Поблагодари папеньку, — крикнула мать. — Эх, народ теперь. Да я бы за это отцу… ноги бы мыть, да воду пить!
Эта странная формула исчерпывала, очевидно, все взаимоотношения младших к старшим. Выпитая вода являлась тем цементом, который неразрывно связывал членов семьи.
Парень Капитоша, опустил мутные серые глаза, конфузливо вздохнул и повалился отцу в ноги.
— Благодарствуйте, тятя.
— Ничего, что там. Лишь бы все, как следовает.
Вокруг них столпились пассажиры, с интересом следившие за этой сценой. Буфетчик расцеловался с женой и поклонился пассажирам.
— Уезжаю я по делишкам, милостивые господа. Если что — не взыщите с парнишки, — молод он, робок. Не забудьте, поучите его.
Лысый купец отозвался за всех:
— Поучим.
Зевнул и отправился спать… Ставились сходни…
Когда пароход отчаливал от пристани того города, где буфетчик собирался устраивать дела, мать и сын стояли у перил и махали платками отцу, пришедшему последний раз проститься с ними.
Ветер трепал белыми платками, и полоса воды, между пароходом и пристанью, все ширилась и ширилась. Когда пароход отошел шагов на сто, Капитоша перестал салютовать, всмотрелся в платок и показал отцу кулак. Отец что-то закричал с берега, но не было слышно.
Капитоша облокотился спиной о перила, сложил на груди руки и строго сказал, глядя на мать серыми, мутными глазами:
— Ну, мамаша… Идите спать!
— Чего-ж я пойду, дурашка. Солнышко-то еще не спряталось.
— Идите спать! — бешено взвизгнул сын. — Говорят вам — идите! Кто тут хозяин? Вы или я?
— Ох, ты-ж, Господи, — пролепетала струсившая мать. — Поди-ты, какой крикливый. Ну-ну… Иду-иду Ты-ж тут смотри, чтобы все…
— Пошла, пошла!
Оставшись один, Капитоша плюнул на ладони и попытался пригладить взъерошенные волосы. Потом сделал попытку выгнуть впалую грудь колесом. Ни то, ни другое не удалось ему. Он вздохнул и поплелся в буфет. Я с улыбкой последовал за ним — его поведение заинтересовало меня.
Зайдя за стойку, Капитоша вынул бутылку французского шампанского, откупорил ее, открыл широко громадный желтый рот, в котором жадно извивался тонкий, сухой язык, и в две минуты перелил в себя всю бутылку.
— Однако! — сказал я, удивившись.
— Видал? — захихикал он.
— Видал.
— Здорово?
— Да уж… Ваш отец будет вами доволен.
Грудь его вогнулась еще больше и волосы сделались мягкими.
— Товарищ! — сказал он. — Господин! Долбанем еще одну, а?
— Спасибо, я днем не пью. И вам не советую. Зайдут сейчас сюда пассажиры, а вы выпивши.
