Для того чтобы изготовить новый лук и стрелы к нему, потребовалось много времени — с холодной весны, когда снег только начал таять, до лета, когда тюльпаны образовали красную кайму вдоль галерей. Арн должен был присутствовать при изготовлении оружия, постигая все премудрости. Он узнал, как сушится дерево в темноте и прохладе, как срезаются тонкие слои с разных частей дерева, шлифуются вместе в ровную форму, склеиваются рыбьим клеем и потом снова шлифуются. Со стрелами, разумеется, было легче. Изготовление наконечников стрел было простейшей кузнечной работой, с которой Арн мог справиться совершенно самостоятельно.
Когда наконец пришло время опробовать новый лук, брат Гильберт ко всему прочему еще и изменил расстояние до мишени, с восемнадцати длинных мужских шагов до двадцати пяти. Первые дни Арну казалось, что он учится стрелять заново. Для того чтобы натянуть тетиву, требовалось много усилий, а натяжение влияло на направление полета стрел, так что иногда он стрелял совершенно в другую сторону. Когда же Арн выказал неверие в свои силы, брат Гильберт накинулся на него, ругая за то, что тот проявил лень и уныние, два одинаково тяжких греха. И Арну пришлось прочитать несколько раз Патер Ностер, стоя на коленях перед луком и стрелами, прежде чем ему было позволено снова вернуться к упражнению.
В такие моменты у брата Гильберта появлялось искушение объяснить мальчику, насколько хорошо он стреляет, без сомнения, лучше, чем большинство взрослых и хорошо тренированных стрелков. Однако сам Арн не мог сравнить себя ни с кем другим, кроме брата Гильберта, словно в мире существовало только два стрелка из лука. Брат Гильберт всегда умалчивал о своем прошлом и о том, что заставило его доживать дни в цистерцианском монастыре. Отец Генрих запретил ему рассказывать об этом Арну.
Примерно год назад брат Гильберт и Арн перенесли свое маленькое стрельбище за стены монастыря. Дело в том, что часть братии сочла непристойным то, что подобные занятия проходили у них на глазах.
Но однажды на том месте, где упражнялся Арн, остановился отряд воинов, возвращавшихся домой из Фюна; они были в хорошем настроении, потому что, окончив войну, должны были вскоре вновь увидеть своих любимых. Сначала воины сочли просто нелепым то, что маленький послушник с бритой макушкой, в коричневой рясе и с развевающимися локонами держит в руках лук. Это зрелище казалось нереальным. Чем-то, чего не может быть вообще.
