жизнь, дорогая леди, не его. И ради чего? Какая сделка может оправдать такой риск? — Хаману мог представить себе несколько, но Эден придется удивить его, так как, несмотря на содержание послания, которое она принесла ему, что само по себе заслуживало награды, Хаману обожал сюрпризы.
Беспокойство заморозило язык Эден во рту; Хаману уже потерял надежду на сюрприз, когда она наконец сказал:
— О Могучий Король, мой муж и я, мы оба считаем, что король Нибенай вооружает врагов Урика.
— И? — спросил Хаману. Ее мысль, хотя и совпала с его собственным мнением, еще не удивила его.
— Мой муж очень стар, о Могучий Король. Он взял меня в свой дом, когда умерла моя мать, ради ее отца, который был его другом в юности. Чорлас заботился обо мне как о собственной внучке, а потом, когда я подросла, он сделал меня своей женой. — Ее голос прервался, но не от горечи, а от редчайшей из всех земных страстей: любви длиной в жизнь. — Сердце моего мужа слабо, о Могучий Король, а его чувства уже не так остры, как когда-то. Нибенай не его дом, о Могучий Король. Он не хочет умереть, не увидев как солнце садится за желтыми стенами Урика и не увидев в последний раз фонтан Льва.
— Ага, поэтому он и послал тебя рассказать мне, что Нибенай вооружает моих врагов? И что Дом Верлизаен предоставил для этого караван? И за этот намек на хорошие вести он просит, чтобы ворота Урика раскрылись перед ним и он мог бы вернуться?
— Да, о Могучий Король. Мой муж знает точное расположение этого пустынного оазиса; он не был отмечен ни на каких картах — раньше.
— Неужели один из владельцев Торгового Дома Верлизаен думает, что если он не знал об этом оазисе, тогда и никто другой не знал о нем?
— Да, о Могучий Король, — ответила Эден. Похоже Чорлас из Дома Верлизаен воспитал себе хорошую жену. Она боялась его; это мудро, но ею руководил не только страх. Она продолжала, — Он лежит за предалами владений как Урика, так и Нибеная. Это оазис смерти под Джиустеналем.
Ого, он хотел сюрприза и получил, но крайне неприятный. Хаману опять пробежался пальцами по строчкам послания. Пять дней, сказала она, с тех пор как она обратилась к его темпларам. Десять дней, возможно, с тех пор, как были написаны слова, которые он чувствовал под пальцами. А сколько дней прошло с того момента, как Чорлас оставил эти шесты из дерева агафари для завывающей армии Джиустеналя, и тем, когда Чорлас написал письмо своей дорогой жене? Три, в самом лучшем случае, не меньше, чтобы старик сумел преодолеть свои эльфийские предрассудки, добыть себе быстрого канка и ускакать на жуке в пустыню.
