Однако же не во всех преступных делах удается добраться до истины. В Лиссабоне, например, чудо было не менее явное, а доныне неизвестно, кто же участвовал в грабеже, хотя кое-какие подозрения дозволены, да, к счастью, грех с подозреваемых снят, потому как в конечном счете двигали ими благие намерения. Случилось так, что в монастырь Святого Франциска, что в Шабрегасе, проникли жулики, либо один жулик проник через слуховое окно часовни, смежной с часовнею Святого Антония, и добрались они, либо он один, до главного алтаря, и три лампады, что там висели, исчезли тем же путем в одно мгновение ока. Снять лампады с крюков, протащить их для пущей предосторожности в полной темноте с риском споткнуться и упасть, а может, даже упасть и наделать шуму, каковой никого бы не всполошил, тут можно либо заподозрить чудо, либо соучастие какого-нибудь сбившегося с пути святого, когда б не то обстоятельство, что церковный колокол и трещотка по обычаю загремели во всю мочь, поднимая братию на первую заутреню. Потому-то вор и сумел убраться подобру-поздорову, а подними он еще больше шуму, никто бы все равно не услышал, из чего явствует, что грабитель хорошо знал обычаи монастыря.
Входят братья в церковь, а там темень. Брат, отвечавший за лампады, уже смирился с тем, что понесет наказание за оплошность, которую он и объяснить-то не смог бы, когда вдруг удостоверился, на ощупь и по запаху, что не хватает не масла оливкового, оно на пол пролито, а самих лампад, лампады же были серебряные. Святотатство свершилось недавно, ибо цепи, к коим подвешены были украденные лампады, еще покачивались тихонько, приговаривая на металлическом своем языке, Было дело, было дело.
Вышли тут несколько монахов на близлежащие дороги, разбились на отряды, и, схвати они вора, неизвестно, что с ним содеяли бы в своем милосердии, но не обнаружили и следа его либо шайки, если шайка орудовала, но тут дивиться нечему, ибо уже перевалило за полночь и луна пошла на убыль. Запыхались братья, набегавшись по окрестностям рысцою, и вернулись наконец в монастырь с пустыми руками. Меж тем другие монахи, решив, что вор по изощренной своей хитрости спрятался в церкви, обрыскали ее сверху донизу, от хоров до ризницы, и вот, когда шныряли они там в переполохе, оттаптывая друг другу сандалии и полы сутан, поднимая крышки сундуков, роясь в поставцах, вытряхивая ризы, один из братьев, старец, известный добродетельной жизнью и твердостью веры, заметил, что руки жулика не коснулись алтаря Святого Антония, хоть на нем и много было серебра, массивного, искусной выделки и высокой пробы. Подивился тому благочестивый муж, да и мы бы подивились, окажись мы там, ибо ясно было, что вор проник через то самое слуховое окно и направился к главному алтарю, чтобы похитить лампады, а раз так, он должен был проследовать мимо часовни Святого Антония, находившейся как раз посередине. Тогда брат, пылавший рвением, поворотился к Святому Антонию и стал корить его, словно раба, пренебрегшего своими обязанностями, да ведь и было за что корить-то, Что же вы, святой угодник, только о своем серебре печетесь, а остальное дозволяете унести, так вот в отместку за это никакого у вас серебра не останется, и, произнеся поносные сии слова, пошел он к часовне и давай ее очищать, не только серебро унес, но даже покровы забрал и украшения, да не только из часовни, у самого святого, расстался тот с нимбом, что был съемный, и с крестом, даже с младенцем Иисусом, что на руках у него сидел, расстался бы, но тут другие братья набежали и вступились, это уж слишком было бы, младенца-то надо оставить в утешение наказанному бедняге. Поразмыслил немного монах над этими словами и заключил, Пускай младенец останется за него поручителем, покуда святой не возвратит лампады. И поскольку шел уже третий час пополуночи, вон сколько времени ушло на поиски, а потом на карательную меру, о коей мы поведали, сбились братья стадом и отправились на боковую, хоть некоторые и опасались, что святой Антоний поквитается за оскорбление.
