— Звони партнерам, — едва сдерживая ликование, бросил в трубку Куб. — Пусть назначают любой удобный им день… Скажем, через недельку…
…Куб не знал, что ему на руку сыграла торопливость молодого сыщика Щеголева.
Он получил сообщение о том, что перекупщики за антиквариатом прибыли, в тот момент, когда Кондратов находился на очередном совещании. Убедившись, что полковника в пределах досягаемости нет, и имея весьма приблизительное представление о дальнейшем маршруте перекупщиков, Щеголев принял решение самостоятельно: брать и их, и продавцов, а главное, дорогие иконы прямо на месте события, в момент передачи товара. Это был как раз тот случай, когда строгая секретность сработала прямо противоположным образом: Щеголев понятия не имел о Лакмусе и вообще о том, каким образом попала к муровцам и фээсбэшникам эта информация… Он и предположить не мог, что расшифровка Пульта из-за задержания любителей антиквариата намечена на сутки позже.
Поднятые сыщиком по тревоге спецназовцы не знали об этом тем более. Если не считать самого бесценного товара, сбереженного от вывоза за рубеж, дело это было для группы захвата вполне рядовым. Операцию провели в считанные минуты, тем более что ни продавцы, ни перекупщики и не думали оказывать сопротивление… Между тем, полковника Кондратьева на месте не было по-прежнему. И, решив отзвонить ему попозже, сышик с головой окунулся в дела и бумаги, связанные с изъятыми иконами, не забыв позвонить на ТВ: еще бы! Не часто удавалось муровцам за один присест спасти такое количество ценностей! А вот о звонке Кондратову честолюбивый Щеголев вспомнил только поздно вечером, отпозировав перед телекамерами на фоне спасенного народного достояния… Телефоны полковника — ни служебный, ни домашний — не отвечали по-прежнему. Насчитав около десятка длинных гудков, Щеголев с легким сердцем положил трубку, отложив доклад Кондратову до утра: он полагал, что время терпит… Ему и в голову не приходило, что проведенное раньше времени задержание поставило жизнь Пульта на кон.
А Куб торжествовал: наконец-то фортуна вновь повернулась к нему лицом! Убийство Гонга сделало свое дело — братва отказалась верить Чангу, что его человек самостоятельно подрядился на мокруху. Смерть авторитета не шла ни в какое сравнение со смертью какого-то там никому не интересного Обруча, ударив по карману многих его партнеров.
Однако, когда чуть ближе к вечеру Кубу доложили о ментовской операции по антиквариату, он всерьез призадумался. То, что Лакмусом оказался Пульт, было однозначно. Однако, убрав еще и его, он рисковал в мгновение ока потерять с таким трудом отвоеванные в глазах братвы позиции. На другой чаше весов лежала операция «Медь» с нервными и торопливыми зарубежными партнерами, вполне способными растаять в воздухе в любую минуту. Между тем деньги, уже вложенные в нее Кубом, даже для него были большими, к тому же частично взятыми из общака… К середине дня решение было им принято: «чаша» с цветными металлами перетянула. Еще через полчаса к городскому особняку Куба, куда он переместился наконец-то из Ксюшиной спальни, один за другим подъехали два джипа: ближайшие дружбаны, оказавшиеся наконец-то вне подозрений, Бакс и Кремень, приехали сюда по вызову хозяина. Выслушав доклад об их прибытии, Куб довольно потер руки: «Береженого, как говорится, и Бог бережег!..»
