– Ты ей, – указала на живот, – когда родится, сказки будешь рассказывать… – И, очевидно, не до конца насладившись смущением сестры, добавила: – Слышь, а если он профессором каким-нибудь станет?
Пашенька даже шаг ускорила.
– Постой, эй, ты куда полетела? Обиделась, что ль?
Не оборачиваясь:
– Было б на что.
– А бежишь чего?
Полуобернувшись:
– Глупости слушать надоело!
– Я же любя, ну! Да погоди ты, чумная! А ну, поскользнусь?
Пашенька точно на преграду наскочила.
– Ой, Кать, прости, забыла!
Катя даже головой покачала.
– Что, и уже не сердишься?
– Не смеши.
– Так, что даже и поцелуемся?
– Вот ещё! Давай.
И они расцеловались, а затем, как дети, озорно и заливисто рассмеялись. Двое прохожих мужчин даже остановили свой сосредоточенный бег и, глянув на них, сами улыбнулись. И всякий, кто только видел их, непременно обращал внимание. Пожилые люди сквозь улыбку испускали грустный вздох, хмурые лица светлели, молодёжь сама заражалась смехом. Даже страж порядка, взяв под козырёк, проводил их долгим почтительным взглядом. А им ни до кого не было дела, никого-то они не замечали – ах, юность, юность, ты всюду вносишь весну!
– Смотрю-у я на тебя-а, совсем ты ещё… – начала, Катя, но Пашенька перебила её:
– Ты, можно подумать, большая!
– Я? Ну! Я уже старая, я скоро – ма-ама!
– Мама Катя, а мама Катя, "Богородицу" читаешь?
– Спрашиваешь!
– Двенадцать раз?
– Сто пятьдесят не хочешь?
– Ух ты! И как?
– А ты не знаешь?
– Я-то знаю. Ты раньше не читала.
– Глупая была. Вот и не читала.
– А теперь… мама?
– Ага-а!
И они опять рассмеялись.
Однако, была у Пашеньки и вторая половина тайны или причина первой, которая угадывалась в её глазах даже сквозь радостный смех, и которая хоть и не за семью печатями хранилась, а всего лишь в простой старинной шкатулке, ключ от которой она так и носила на шнурке вместе с нательным крестом, и рано или поздно могла быть кем-нибудь обнаружена, тем не менее, именно эту тайну она никому и никогда не захотела бы открыть. И не столько Катина беременность, сколько эта тайна привела её сюда, словно кто шепнул ей на ухо: "Поезжай, он там, и ты его, наконец, увидишь". А ещё потому не могла она во всём признаться, что сама почти не верила в осуществление того, о чём все эти годы мечтала. Ещё бы! Столько лет прошло, и за всё это время ни слуху, ни духу, ни даже самой малой весточки – что там, как там, жив ли, и главное, имеет ли она право вот так, незвано, взять и появиться в чужой жизни и, главное, нужна ли она в ней? А если там?.. Но об этом она даже думать не смела, имея, правда, на то вполне резонные основания – угаданную не только среди строк прочитанной повести о превередливой красавице Полине, но и Петины с Варей как бы вскользь отпускаемые замечания на этот счёт.
