В ночь затмения, когда женщина пела свою песню Луне, моля её о своём муже и другом молодом мужчине, Тяньгоу спел для неё две своих песни. Если бы у этих песен были свои души, поселились бы они в речном потоке или затерялись бы среди высоких трав, где он предавался своим счастливым мечтаниям – они просят меня стать её вторым мужем...
И как должен был Тяньгоу ответить на это предложение? "Да, я всегда об этом мечтал", – должен был сказать он, но язык не поворачивался произнести эти слова. Ведь, она была его хозяйкой, которую он боготворил подобно собственной матери. Разве мог он вдруг выговорить: "Я её мужчина"? Ах, Тяньгоу, Тяньгоу – ни сообразительности у тебя, ни смелости, только пунцовая от застенчивости физиономия! То-то ты не смеешь взглянуть в лицо ни мастеру, ни хозяйке, ни самому себе. Ты даже не смеешь поднять глаз на зеркало у себя в доме, бросить взгляд на воду в колодце, на эту ясную, взлетевшую высоко в небо луну, боясь увидеть там вместо собственного отражения какое-нибудь жуткое чудовище.
Через четыре дня наступило воскресенье. Вернувшись из школы Усин отправился на речную отмель за корнем солодки. Заметив его, Тяньгоу тут же окликнул мальчика:
– А на что тебе эта солодка?
– Матери на лекарство.
– На лекарство? – переполошился Тяньгоу. – А что с ней стряслось?
– Когда я вернулся из школы, они с отцом опять разругались. Мать сказала, что у неё вздулся живот и заболела грудь и что ей нужно лечь отдохнуть. Вот отец и отправил меня сюда за корнем.
У стоявшего на отмели Тяньгоу вдруг закружилась голова.
– Что это с тобой, дядя Тяньгоу?
– Да что-то солнышко припекло. Усин, а как у тебя продвигаются дела с учёбой?
– Дядя Тяньгоу, мама опять не пускает меня в школу.
– А разве она уже не решила, что школу тебе бросать нельзя?
– Но она так теперь решила. Она встала на колени и сказала, что семье тяжело и что нельзя без конца пользоваться твоей добротой, и попросила меня пойти работать.
Тяньгоу в молчании вернулся домой и там разрыдался. Он поспешно собрал свои пожитки и решил, незаметно покинув крепость, податься в город и, подобно неразродившейся дождём туче, скрыться далеко за горизонтом. Но его ноги отказывались служить ему.
В конце концов он подошёл к дверям дома колодезных дел мастера.
– Хозяйка, я пришёл. Пусть будет так, как решил учитель!
