– Говорю вам, у меня в доме все блестит. Пакито восхищался своей кузиной.
– Сеньорита дома?
– Да, сейчас подойдет. Кто ее спрашивает?
– Кузен Пакито.
– Подождите минутку, сейчас она подойдет.
Рената подходила к телефону и любезничала с кузеном.
– Ты прочистил горло?
– Нет.
– Написал тетушке?
– Нет.
– Желудок у тебя в порядке?
– Нет.
За одним из столиков кафе старый худой актер с удовольствием харкает. У него грубый голос и жилет из темно серой шерсти.
– Будь у меня двойной подбородок, я бы лучше харкал. Еще бы!
Пакито, как вы уже догадались, зовут вовсе не Пакито. Его зовут Кандидо Кальсадо Бустос, это молодой человек из провинции, немного художник, приехавший завоевывать Мадрид неизвестно каким оружием. В коллеже некоторые называли его Канкальбус. Это было в том дурашливом возрасте, когда подростки забавляются, складывая начальные слоги слов (Канкальбус), как фармацевты, подбирающие названия лекарствам, фармацевты, которые носят очки и у которых вьющиеся волосы.
– Канкальбус, отважный воин, капитаном быть достоин и т. д.
К этому прибавлялось:
– Канкальбус, тореадор, выходи скорей во двор. Пакито поджидали во дворе и избивали. В этом дурашливом возрасте подростки также сочиняют стихи.
– Что я тебе сделал?
– Ничего.
У кузины Ренаты был малыш, от которого пахло какашками; мыли его редко.
– Ты хочешь, чтобы твой сын, плод моего чрева, умер от воспаления легких?
– Нет, нет, я хочу, чтобы мой сын, жил и рос, а потом стал выдающимся человеком.
– Да будет тебе!
Малыша кузины Ренаты звали Хустинианиы, у него была мордочка крота. Пакито очень жалел малыша Хустинианина. Однажды, разговаривая с Росауритой, он сказал:
– Я так жалею Хустинианина, прямо сердце разрывается.
– Но почему же?
– Право не знаю. Он такой маленький и беззащитный!
– Не говори глупостей! Знаешь, что сказал Шатобриан?
– Нет, не знаю. Что же?
– Что беззащитны мы, взрослые. Пакито задумался.
– Какая глубокая мысль!
Мы иногда зовем Кандидо Кальсадо Бустоса Пакито, а иногда Хулито; главное – договориться.
Росаура, думая о чем то приятном, ответила:
– Еще какая глубокая!
В кафе, в ночном пестром кружке актеров, обычно усаживается дон Мамед, воробей, которого ничем не проймешь.
– Хехе! Полицейских сказал няньке: хехе, послушай, мое сокровище, как с тобой обращается сеньорито?
Актер в темно сером вязаном жилете перебивает его:
– Послушайте, дон Мамед, какого черта вы не заткнетесь раз и навсегда?
Дон Мамед очень удивился.
– Я мешаю?
– Конечно, ужасно мешаете, говоря по правде. Не хотелось мне говорить вам это, но вы несносны со своим полицейским и нянькой.
