- Я слышал, - сказал он требовательным и в то же время равнодушным голосом, - что вы оставили больницу.
- Да. - Фейт задумчиво осмотрел брюнета. - Вы хотите занять мое место?
- Вы - подлец, - вяло произнес черный человек и, зевая, прибавил: - и также трус.
Фейт покачал головой, рассмеялся и побледнел.
- Глупости, - сказал он. - Эпидемия мне противна. Это меньше смерти и больше ужаса. Это - нелепость. Я - доктор медицины, я могу лечить болезни, но не уничтожать нелепости. Кроме того, я слишком горд, чтобы бесполезно тратить свою жизнь на бесполезные вещи.
- Вы можете облегчить страдания, - сонно возразил собеседник, и теперь Рег заметил, что маленький человек еле держится на ногах. - Пожалейте!
- Кого? - закричал Фейт всей силой легких. Собаки, лежавшие у его ног, тревожно подняли головы. - Я не могу их жалеть, их сотни, болезнь делает их похожими друг на друга; это сходство отвратительно; они все темнеют и покрываются пятнами однообразно до одурения; это массовое стереотипное прекращение дыхания делает меня скучающим бревном; меня тошнит от него! Я работал в курортах и привык к интересной смерти. Там тоже умирают, но умирают от разных болезней. Умирают изящные дамы и девушки, хрупкие, прелестные дети, умные, испорченные, умевшие пожить мужчины, галантные даже перед концом; смерть их величественна и серьезна, она приходит к ним в объятиях вечной жизни, потому что в голубых тенях пальм и платанов, на морском берегу, лица этих людей прозрачны, таинственны и далеки от вас, как звезды, и близки вам, как ваша собственная печаль. Это - поучительная, степенная смерть. Душа ваша насыщена этим осенним благоуханием организма; смерть не страшна. Но здесь, - здесь я помотал головой и ушел: шаблон в такой области может лишить рассудка или заставить улыбаться всю жизнь.
Маленький брюнет сел, опустив руки между колен, глубокомысленно расширил глаза, сомкнул их, и голова его в тот же момент с легким храпом упала на грудь.
Ватага с топотом и ржанием отступила от женщин. Рег поднял голову; судорога отвращения перехватила его горло; остолбенев, он не мог первое мгновение дать себе отчет в нелепом и тяжком зрелище, до того было оно своеобразно и неожиданно. На полу, шагах в десяти от Рега, стоял Соррон с блаженным лицом артиста, чувствующего себя предметом восторженного внимания; четыре женщины, с покрасневшими от неестественного положения глазами, совершенно голые, были надеты на него так же, как надевают кольца на палец, этого достигли тем, что ноги каждой из них были крепко притянуты к плечам, у затылка, и укреплены полотенцами. Они лежали одна на другой; выгнутые спины причиняли им, вероятно, страдания, так как напряженные, тупые улыбки выражали скрытую боль. На голом полу, в пыли и мусоре, шевелились тощие груди нижней женщины. Соррон двигался в бочке из живых тел, раскланиваясь и прыская от смеха, - это была его выдумка.
