Было так тихо, что долгий телефонный звонок, деловой трелью прорезавший молчание комнат, неприятно оживил Шамполиона, рассеянно сидевшего у окна. Полина не проснулась, лишь ее голова сонным движением повернулась от стены к комнате.
Шамполион снял трубку аппарата, бывшего в кабинете, через три двери от спальни.
- Говорите и слушайте, - условно сказал он.
- Все ли здоровы? - спросили его.
- Смотря какая погода.
- Одевайтесь теплее; ветер довольно резок.
- Я слушаю.
- Все хорошо, если состоится прогулка.
- Так.
- Продаете ли вороную лошадь?
- Нет, я купил еще одну закладку.
Шамполион резко отбросил трубку. Звонил и говорил Вест. Весь этот разговор, составленный из выражений условных, означал, что Шамполион должен спасаться, покинуть город ранее полудня и по одному, строго определенному направлению. Сыск установил след, организовав западню.
Когда Шамполион вернулся в спальню, он выглядел уже чужим мирной обстановке квартиры. Все напряжение опасности отразилось в его лице; глаза запали, блестя скользящим, жестко сосредоточенным взглядом, и каждая черта определилась так выпукло, словно все лицо, фигуру преступника облил сильнейший свет. Шамполион быстро оделся и решительно разбудил Полину.
- Который час? - потягиваясь, спросила она.
- Час отъезда. Вставай. Нельзя терять ни минуты, - я под угрозой.
Она вскочила, сильно протерла глаза; затем, взволнованная тоном, бросила ряд вопросов. Он, взяв ее руки, сказал:
- Да, я бегу. Не время расспрашивать.
- Я с тобой.
- Если можешь... - радостно сказал он. - Ты первая, которой я говорю так.
- Верю.
Ее тоскующее прекрасное лицо горело слезами. Но это не были слезы слабости. Одеваясь, она заметила:
- Путешественник с дамой меньше возбудит подозрений.
- Да, и это в счет на худой конец.
- Куда мы едем?
- В Марсель. По многим причинам я могу ехать лишь в этом направлении.
Турнейль не ответила. Шамполион быстро гримировался. Когда Полина обернулась на его возглас, перед ней стоял выцветший, сутулый человек лет пятидесяти с развратным лицом грязного дельца, брюшком, лысиной и полуседыми длинными бакенбардами.
- Это жестоко! - насильно улыбнулась она, припудривая глаза.
- Жестоко, но хорошо. Наконец, вот! - Он, подбросив, поймал блестящий револьвер. - Возьми деньги.
- Я взяла.
Теперь, вполне готовый к отъезду и борьбе, он почувствовал лихорадочную усталость азартного игрока, которому с уходом годов длиннее кажутся когда-то короткие в своей остроте ночи, тягостнее - ожидания ставок и раздражительнее - проигрыш, усталость подчеркивалась любовью. Он желал бы вновь присесть у окна, смотреть на голубей и слышать ровное дыхание спящей женщины.
